Леонид Жирков - 1855-16-08

На Южную сторону перешли по наплавному мосту около Михайловской батареи, в которой расположен один из многочисленных госпиталей. Казаки, кроме двух пошедших с нами, остались помогать раненым.

Город сильно разрушен, но не горит. Видимо то, что могло сгореть, сгорело. Поминутно слышен свист ядер с чмокающим звуком впивающихся в землю или с грохотом делающих пролом в очередной стене. Вообще можно было закрыть глаза и полное впечатление, что никуда ты с фронта не уезжал.

Наш 'билет на встречу', больше показывать не пришлось. Все буквально, узнав, что мы из бригады, идущей на подкрепление, советовали или просто показывали дорогу.

Нахимова нашли в морском собрании. Выглядел он совсем таким как на портретах, под глазами набрякли складки и залегли тени. После доклада о прибытии, что вызвало большое оживление у всех присутствующих, Ларионов попросил личной аудиенции. Нас пригласили в отдельный зал.

Сказать, что Павел Степанович был поражен, это ничего не сказать. Выложенные на стол в качестве доказательств казачья винтовка, наши 'Наган' и 'Браунинг ?2', россыпь патронов, документы, 'Наставление для действия пехоты в бою' шестнадцатого года издания, полевые офицерские книжки, Уставы, наконец, наши офицерские удостоверения с фотографиями и деньги, убедили его, что он не спит, а мы не сумасшедшие. На вопрос, как такое могло произойти, удовлетворительного ответа мы дать не смогли и предложили Павлу Степановичу, считать это вмешательством Божьим.

Обговорив первоочередные меры по отражению неприятеля в завтрашнем штурме, я с казаками отправился назад на Северную сторону к бригаде. С легкой руки Андрея, оставшегося с Нахимовым, наш статус был повышен до бригадных размеров.

* * *

После того, как ушел Гребнев, отправленный к бригаде, Нахимов подверг Ларионова самому форменному допросу. Его интересовало все: чем кончилась Крымская кампания, как будет протекать кампания на Кавказе, скоро ли будут замирены горцы, судьба черноморского флота, какие будут корабли, и еще множество вопросов. Далее Павел Степанович, сказав 'Без чинов', стал интересоваться о дальнейшем ходе мировой истории, истории войн, в каком порядке шло престолонаследование, почему произошло именно так, а не иначе. Особенно его интересовал любимый флот, тенденции в кораблестроении, новые типы судов. Ларионов в конце разговора, чувствовал себя, как выжатый лимон. На конкретные вопросы адмирала, следовало давать такие же конкретные ответы, а по многим вопросам полковник мог дать только свои оценки.

Узнав, что Гребнев был из семьи инженера-кораблестроителя, то есть знал по этой специальности гораздо больше, чем собеседник, Павел Степанович искренне расстроился.

- Ах, зачем Вы-с его отпустили Андрей Васильевич! Ведь столько интересного, ... Ну, ладно, хорошо-с. Обязательно, обязательно поговорим еще, ведь и половины чувствую, не узнал-с. Давайте с Вами еще раз уточним-с, наши действия на завтра. Я соберу начальников отделений, и начальников войск Корабельной и Городской сторон-с.

Старомодная привычка Нахимова добавлять 'с', стала забавлять Ларионова при всем его уважении к адмиралу.

- Павел Степанович, я попросил бы Вас, вызвать не всех начальников дистанций, а только пятой и четвертой, также начальствующих в первом, втором, третьем и 'Корниловском' бастионах. Ну и командиров полков левого фланга означенных в диспозиции.

Нахимов задумался на мгновение и принял решение.

- Вызову еще Эдуарда Ивановича, а командующих на бастионах, пожалуй, звать не будем-с. Нам лучше будет пройти самим по бастионам. На месте и поговорим-с.

Водилась за Павлом Степановичем привычка, тащить нового знакомца на банкет бастиона и там под пулями посмотреть, что собой представляет собеседник. Ларионов отнюдь не был трусом, лично водил в атаку и роту и батальон на немецкие пулеметы, но как человек другой эпохи не видел смысла в глупом бравировании личной храбростью под пулями. 'Другой век, другие люди, другие представления о храбрости, с этим тоже надо будет, что-то делать'.

- Дело в том, что командирам надо будет представить себе общую картину предстоящего дела, а общаясь с ними поодиночке, они так и будут представлять себе только свой участок, без взаимосвязи с другими обстоятельствами. На бастионы, мы Павел Степанович, сегодня обязательно попадем, моим артиллеристам, надо будет определиться, с наблюдательными пунктами. Генерала Жабокрицкого, прошу Вас не вызывайте.

- Чем же Вам-с не угодил Иосиф Петрович?

- Если бы мы не появились здесь, то он завтра сказался бы больным, его срочно пришлось бы менять на генерала Хрулева. Да и диспозицию он составил такую, что оставил 'Трех отроков'* в безлюдном состоянии, что и предопределило успех союзников.

Только после еще получасового разговора, в котором Ларионов сначала рассказывал о судьбе защитников, о тех про кого, что-то знал, потом объяснял принцип стрельбы с закрытых огневых позиций с помощью корректировки, адмирал, узнавший столь много для себя нового, крикнул адъютанта, лейтенанта Шкота Павла Яковлевича.

- Павлуша!

- Слушаю, Ваше Высокопревосходительство!

Адъютант видимо не хотел показывать перед незнакомым полковником, одетым в такую странную, невзрачную форму, что его и Павла Степановича связывали теплые и сердечные отношения. Лейтенант, как все офицеры и матросы боготворил своего адмирала.

- Павлуша, вызови ко мне сюда, генералов Хрулева, Урусова, Юферова, Тимофеева, полковника Тотлебена, начальников бастионов с первого по третий включительно-с.

- Слушаюсь, Ваше Высокопревосходительство.

Пока Нахимов распоряжался, Ларионов, наконец, смог оглядеться. Большая зала, с высоким потолком, на стенах несколько картин на морскую тематику, по стенам удобные кожаные диваны и кресла. На одной из стен висит барометр. Шкафы темного дерева. За стеклами видны корешки книг и журналов. Большой стол, на котором разложены карты бумаги с изложение диспозиции на завтрашний день, доклады о потерях, наличных запасах. Несколько чернильниц с гусиными перьями, песочница. Четыре окна, шторы спокойного зеленого цвета с гладким тканым рисунком.

Отдав распоряжения, Нахимов, немного смущаясь, спросил о своей, личной судьбе.

________________________________________________________________________

* - 'Три отрока в пещи' - Так в Севастополе называли Селенгинский и Волынский редуты и Камчатский люнет.

'Очень удобный случай поговорить о храбрости и её проявлениях', - подумал Ларионов

и начал говорить, перейдя на официальный тон.

- Ваше Высокопревосходительство!

Нахимов поморщился, он не любил официальности и подчёркнутой субординации. Недаром в Петербурге хлыщи из флигель-адъютантов высказывались о нем: