Леонид Жирков - 1855-16-08

Размышляя о том, что будь даже капитан не боевым офицером, хоть и не получившим наград, но получившим память о фронте в виде простреленной бедренной кости, а действительно той самой 'тыловой крысой', без него ведь все равно было бы, не обойтись.

- Нет гвоздя в подкове, подкова пропала,

Подкова пропала, лошадь захромала,

Лошадь захромала, командир убит,

Конница разбита, армия бежит,

Враг ворвался в город, пленных не щадя,

Потому что в кузнице, не было гвоздя!

Бормоча себе под нос детскую английскую песенку, Ларионов думал о полученном приказе, в котором было сказано: выдвинуться в район Злочева, к исходу дня 16 октября.

На время следования он являлся также начальником для трех батарей 122 артбригады, батареи 47 мортирного дивизиона, и 122 артиллерийского парка. Совершить марш, произвести рекогносцировку на местности, приготовив артиллерийские позиции для артобстрела укреплений австрийцев. С утра семнадцатого октября произведя артподготовку перейти в атаку на австрийские позиции приковав к месту прорыва резервы противника. Основной удар по врагу должны были произвести остальные полки сто двадцать второй дивизии, который должны были выгрузиться на станции Тарнополь через двенадцать часов. Его полк, был предназначен в жертву. Полковник мрачно подумал о том, что для успеха вех, кто-то должен погибнуть. Не отделяя себя от своих подчиненных, Ларионов начал считать и себя мертвым. Оставаться в тылу, когда батальоны пойдут в атаку, он считал для себя невозможным.

Отдельно была поставлена задача об организации управления корпусом недалеко от места прорыва полка. Командир корпуса видимо нисколько не сомневался в том, что линия фронта отодвинется от села Горево на двадцать верст. Видимо поэтому, Ларионову на время марша, подчинялись командиры корпусных: искровой и саперных рот.

'Судьба на всех одна, повезет, не останусь на австрийской проволоке, не повезет, так не я первый, не я последний'.

* * *

Думая про себя о последних судорогах 'Брусиловского прорыва' Ларионов не ждал от предполагаемого наступления дивизии ничего хорошего. Раньше надо было господа Ставка! Сейчас наступательный порыв войск уже иссяк. Подкрепили бы вовремя Юго-Западный, глядишь, и Австро-Венгрия стала бы отдельно Австрией, отдельно Венгрией и отдельно Чехией. Сейчас поздно. Потери в войсках во время 'прорыва' были очень большие, об этом Ларионов знал из письма младшего брата, воевавшего в 101-ой дивизии генерала Гильчевского, командиром роты 404-го Камышинского полка. Полк брата, в статской жизни помощника присяжного поверенного, формировался из ополченческих дружин, как и его 485-ой полк, только угодил под раздачу раньше. Потуги высшего командования продолжить наступление у Ларионова не вызывали энтузиазма. А задача поставленная полку командиром корпуса, оставляла очень мало шансов выжить. И полку и его командиру. Ларионов, несмотря на недолгий стаж командования полком, уже не отделял себя от своих людей.

Подходя к штабному вагону, полковник увидел выстроенных, чуть в стороне от железнодорожный путей своих солдат. Даже не маленький полковой обоз, из девяноста четырех повозок был выстроен за четкими квадратами рот.

'Ну, прямо тебе Императорский смотр на 'Царицыном лугу'!

Около собравшихся чинов составлявших штаб полка, стояли несколько незнакомых офицеров.

'Попутчики прибыли, пойдем знакомиться'.

* * *

- Господа офицеры!

- Господа офицеры!

- Здравствуйте господа!

- Здравствуйте, господин полковник!

Офицеры по очереди представились.

- Командир первого дивизиона, сто двадцать второй артбригады, подполковник фон Шведе!

- Командир первой батареи, сорок седьмого тяжелого артдивизиона, подполковник Марков-второй!

- Начальник сто двадцать второго летучего артиллерийского парка, полковник Лямин!

- Командир двадцать четвертой, отдельной саперной роты капитан Коростылев!

- Командир тридцать первой, корпусной, искровой роты капитан Фатеев!

- Командир полусотни тринадцатого донского полка хорунжий Корнеев! - звякнув тремя солдатскими "Георгиями" и двумя медалями хорунжий.

- Очень приятно господа! Командир четыреста восемьдесят пятого Еланского пехотного полка, полковник Ларионов. На ближайшие двое суток ваш прямой и непосредственный начальник, согласно приказу командира корпуса. Если ваши люди готовы к движению, то надо выступать.

Рядом с полковником встал полковой адъютант.

- Господа офицеры! Извольте получить приказ на марш!

Гребнев раздал офицерам неведомо, когда написанные, размноженные и подписанные им 'С подлинным, верно, капитан г.ш. Гребнев' приказы на построение и движение.

- Когда успел, Сергей Аполлонович?

- Мне, штабной крысе, полагается в первую очередь о бумажках думать, пока шел к штабному вагону в уме все составил, дошел на бумаге набросал, писаря размножили, я потом и подписал. Оригинал в штабном вагоне, ждет вашей подписи Андрей Васильевич.

- Спасибо!

- В первый раз получаю приказ на марш до его начала! - Сказал полковник - начальник артпарка.

- Похвально! Похвально! - произнес командир батареи тяжелых орудий, невысокий сухощавый подполковник Марков-второй, - Мне тоже очень приятно, получить приказ до начала движения.

Хорунжий откозыряв, хотел удалиться к своим казакам, выступавшим, согласно приказу, в голове колонны. Но Ларионов сказал ему, чтобы тот задержался. Отойдя чуть в сторону от офицеров, командир полка, глядя на грудь хорунжего, где наличествовали все знаки его солдатской доблести, которые после производства в офицеры, должны были представлены ограниченным количеством наград, из высших степеней, сухо задал вопрос:

- Почему нарушаете статут?

Лицо хорунжего покраснело, но ответил он твердо, с сознанием своей правоты:

- Господин полковник, я не на базу нашел награды, вот и ношу. Что ж в кармане, что ли носить? Потеряются, не дай Бог, где потом испрашивать дубель?

Хорунжий немного помедлил и добавил с вызовом:

- Войсковой старшина Голубев, командир полка, ничего против не имел.

- Если неумышленно потеряете, я сам испрошу для Вас дубликат. Сейчас Вы прикомандированы к моему полку, и я для Вас Царь, Бог и воинский начальник. Приведите себя в порядок, оставив награды положенные для ношения.

Хорунжий сделал лицо, как будто съел что-то кислое и ответил согласно уставным нормам:

- Слушаюсь господин полковник!

Пока хорунжий, недовольно бурча себе под нос, откреплял крест и медаль четвертой степени, командир полка, обращаясь к офицерам, сказал:

- С Богом господа!

Все сняли фуражки и перекрестились. Офицеры разошлись к своим ротам и батареям. Марш начался. Ларионов прикинув с началом движения, на какое расстояние вытянется колонна, поморщился про себя. Выходило никак не меньше пяти верст. Один его полк займет три версты, а еще корпусные роты, артиллерийский парк, батареи, так все пять. Учитывая неизбежное растягивание колонны, выходило, что никак не меньше шести. 'Пять пишем, шесть в уме'!