Леонид Жирков - 1855-16-08

- Дозвольте сползать, вроде Огородников еще шевелится! Да и останних поглядеть надоть.

- Светло еще, не боишься подстрелят? - спросил капитан Степанов своего взводного, старшего унтер-офицера Ракова, сняв шлем и вытирая платком перепачканное лицо.

- Мы с Огородниковым земляки, с одной волости. До смерти себе не прощу, что сразу его не вытащил. А светло, так французу счас не до нас. У него, небось, тоже такие имеются, что своих вытащить хочуть. Авось пронесет.

Унтер офицер просительно смотрел в лицо капитану, ожидая разрешения сползать, вынести раненого земляка гранатометчика.

- Ваше благородие! И мне разрешите! - еще один солдат приставив карабин, к стенке окопа, казалось, готов был вылететь из окопа и ждал только разрешения, - грех своих бросать!

Степанов, осторожно выглянул из окопа, поглядел в сторону траншей французской паралели.

- Еще желающие подставить голову под пули есть?

- Есть Ваше благородие! - раздались еще два голоса.

- Давайте братцы! Остальным наблюдать за траншеей французов, да быть готовыми огнем прикрыть охотников! Пулеметчики! Взять под прицел вражескую траншею! Глядите, как будет шевеление, огонь без приказа!

По команде Степанова, три пары добровольцев по-пластунски поползли к краю Килен-балки, подбирать своих раненных и убитых.

Подняв карабины и прильнув к 'Максимам', солдаты настороженно вглядывались в сторону позиций противника, готовые открыть огонь при малейших признаках опасности. Но там не было заметно, ни одного движения. На люнете и редутах наоборот, солдаты, не исключая офицеров вылезши на банкеты, радовались как дети. От дурного предчувствия, у Капитана похолодело в области желудка. Он кричал, срывая голос, пытаясь привлечь внимание солдат и офицеров тринадцатой роты, чтобы заставить их скрыться, спрятаться, исчезнуть!

Залп батарей осаждавших, был убийственным. Если во время боя тринадцатая рота не потеряла ни одного человека, а потери 'гренадер' свелись всего к нескольким убитым и раненым, прилетевшие со стороны врага ядра и бомбы, только убили двенадцать человек, еще одиннадцать было ранено и контужено.

Степанов в бессильной ярости опустошил магазин карабина, оставленного одним из добровольцев, в сторону осадных батарей. А потом с радостью увидел акт возмездия. На двух батареях, целенаправленно целый день стрелявших по люнету и редутам, выросли косматые разрывы осколочных гранат.

Русский налет длился очень не долго. Степанову показалось, не больше минуты, но теперь, даже и простым, невооруженным взглядом, видны были повреждения брустверов и амбразур. Если первая батарея, успела сделать один залп, вторая умудрилась сделать два, и теперь разглядывая ее в бинокль, капитан с удовлетворением приговаривал:

- Так их, сучьих выблядков! Так их! Так их Марков!

Некоторые из вражеских батарей, из тех, что были расположены правее, успели сделать по нескольку залпов, но над ними вставали шапки шрапнельных разрывов, принуждая уцелевших артиллеристов к бегству, а батареи к молчанию.

Оторвавшись от бинокля, Степанов увидел, как ползком, волоча тала на раскинутых шинелях, возвращаются охотники.

* * *

После двух ходок, в окоп перетащили всех раненных и убитых. Раненых оказалось двое, семеро 'гренадер' погибли. Сейчас раненых наскоро перевязав, готовились тащить в тыл. Один из раненых, получивший рану в бок, после перевязки, не смотря на слабость, бодрился. Второй был очень плох. Не приходил в себя, стонал, а по его лицо разлилась синюшная бледность.

Как ни старались накануне саперы и севастопольцы, но прокопать ходы сообщения, в каменистой севастопольской земле, они не успели. Теперь предстояло решить, как отправить раненых в тыл. Поглядев еще раз на курящиеся дымом после разрывов осколочных снарядов, батареи врага, капитан Степанов скомандовал, чтобы раненых выносили по четыре человека на шинелях, бегом, но не пригибаясь, еще двое пусть пристроят носовые платки на шомпола карабинов, и бегут вместе с носильщиками.

Французы не стреляли, и вообще не подавали признаков жизни. Через некоторое время от люнета и редутов, появились такие же группы солдат несущие раненых.

* * *

Если хочешь быть военным,

Дисциплину соблюдай,

Трехлинейную винтовку,

Никому не отдавай.

Придя в хорошее расположение духа, от того, что раненых спокойно переправили в тыл, Степанов осматривал в бинокль французские траншеи. Желтоватый вал почвы, кое-где уложены мешки с землей, движения не видно. Видимо почувствовав, что офицер в хорошем настроении, ишь мурлычет себе под нос солдатскую песенку, взводный, которому капитан, пообещал исхлопотать медаль, решился на важный разговор.

- Ваше благородие, дозвольте спросить?

- Слушаю тебя унтер-офицер.

- А правду солдаты говорят, что нам служить долго придется? Нет, я с понятием, что пока супостата за море не спровадим, оно конечно, ну а далее, как быть?

Сначала Степанов хотел ответить, что-либо дежурное, но потом задумался. Для него самого, вопросов не было о дальнейшей жизни.

'Служить и только служить. Как известно за Богом молитва, а за Царем служба не пропадет. А вот правда, как будет с солдатами?'

- Давай-ка присядем. Тебе Кузнецов, сколько годков-то?

- Тридцать пять на Троицу будет.

- Старый ты какой!

- Да уж не вьюноша! Дык, теперь еще один остался. Жены нет, детей нет. Куда и к кому посля службы вертаться?

- А ты оставайся на сверхсрочную! - радуясь, что нашел ответ на солдатский вопрос предложил Степанов.

- Так я, Ваше благородие, могу и остаться. Так ведь я-то, не один, все обчество интересуется.

'Вот задержат Вас служить до полного срока, так может и будет новая пугачевщина'.

- Озадачил ты меня братец. Честно ответить не могу, а врать не хочу. Не знаю.

- Э-х-х!

- Я пока только тебе могу точно обещать, даю честное слово, что этот вопрос, равно как еще и другие, обязательно буду обсуждать с полковником Ларионовым.

- С полковником, это хорошо. - По виду унтера сидевшего рядом с офицером в окопе было видно, что он рассчитывал на большее.

- Если получится, то и с Государем. Но это, если получится. Этого обещать не могу.

Но приложу все силы. Кто-нибудь, все равно с Государем говорить будет, вот он и спросит.

- А еще вопрос дозволите, Ваше благородие?

- Про землю? - Улыбаясь, спросил Степанов.

- Так точно, Ваше благородие.

- Вот у тебя, сколько земли было?

- Да какая там земля? Вот у помещика Абросимова, у того земли много было, а у общины, тьфу. Одно слово, что земля, одноножники мы.

- А это как?

Унтер посмотрел на капитана как на малое дите и пояснил:

- Это как встал одной ногой, так и надела не видно.

- Да-а-а.

Степанов оглянул окоп, солдаты кто сидел группками по два, три человека и вели свои разговоры, дымя козьими ножками, кто дремал, прикрыв глаза. К его разговору с взводным, кажется, никто не прислушивался. Наблюдатели бдительно смотрели в сторону противника.