Андрей Земляной - Офицер: Офицер. Тактик. Стратег [сборник litres]

Русский был настоящим знатоком и ценителем чайной церемонии – в этом не осталось никаких сомнений. Подав ему с поклоном блюдечко с омогаси [329] Сласти к чаю. , дайса не удержался:

– Покорно прошу простить мою темность и необразованность, Рогиноффу-сан, но нельзя ли узнать: слагают ли в России стихи к чаю, и если да, то хайка, танка или иную форму?

Логинов чуть не подавился горячей горькой жижей, услышав вопрос о стихах. Ну есть что-то. Как же это там было? «У самовара я и моя Маша…» А дальше? Ничего в голову не идет. От злости на японцев, так обманувших его надежды на нормальный чаек, он выдал слышанное им в его дворе:

Майор выслушал перевод, помолчал, явно медитируя, а затем произнес нараспев короткое стихотворение сложной, необычной формы, однако же не лишенное приятности. Кендзобуро вопросительно посмотрел на переводчика. Тот замешкался, пытаясь осилить перевод, и, наконец, провозгласил:

Слушая эти мудрые и глубокие строки, Кендзобуро едва не прослезился – так тронули его эти стихи северных союзников. Он снова низко поклонился гостю и, возможно, другу, отдавая дань уважения его мудрости, воспитанности и образованности.

Майор не сомневался, что после такого «перла» полковник отпустит его в батальон, где можно будет наконец выпить нормального чая, но японец почему-то низко-низко поклонился и снова протянул ему чашку. Логинов вздохнул: пытка продолжалась…

Младший лейтенант Антон Павликов последний раз шкрябнул по днищу котелка ложкой, подбирая остатки гречки со свиной тушенкой. Рядом с ним сидел на коленях сеи [330] Второй (младший) лейтенант в Императорской армии. Юрисима Тадаеси, который уже расправился со своей порцией и теперь с любопытством смотрел на своего союзника-росске. «До чего же огромные порции у этих северян, – размышлял Юрисима. – Как он может съесть так много? Ведь он разделил свой паек со мной пополам, а я уже и половиной наелся так, что с трудом дышу».

Павликов тем временем отломил от половины ржаной буханки добрый кусок и вытер днище котелка от горячего ароматного жира. Прожевал хлеб, отодвинул в сторону пустой котелок и повернулся к союзнику-японцу:

– Чаем запьем, или сразу уж твое попробуем? – осведомился он.

Павликов принадлежал к той счастливой людской породе, которой легко даются чужие языки, даже совершенно непохожие на свой, родной. После Западного фронта и разгрома Польши он был отправлен на ускоренные курсы младших командиров, получил кубарь в петлицы, убыл вместе со своей дивизией на Дальний Восток и неожиданно для себя угодил в группу, изучавшую японский язык. Который и изучил в объеме, не достаточном для чтения стихов Басе или «Сказания о роде Тайра», но вполне удовлетворительном для общения как в бою, так и в быту.

Юрисима пододвинул к нему алюминиевый судок:

– Угощайтесь, Анатону-сан. Я больше не могу, – доверчиво улыбнулся сеи, – объелся.

– Да ты и съел-то всего ничего, – покачал головой Павликов. – Смотри, мало будешь есть – сил для боя не хватит.

С этими словами он придвинул к себе судок, открыл крышку и с изумлением воззрился на его содержимое:

– Это чего ж такое? Чем это вас кормят, Юрисима-сан?

– Это рис с мисо и итохики-натто [331] Мисо – продукт традиционной японской кухни, паста из соевых бобов, риса, пшеницы или ячменя, ферментированных особым видом плесневых грибов. Итохики-натто (тягучий натто) – традиционная японская еда, произведенная из сброженных соевых бобов. . Никогда не пробовали? – Сеи снова доверчиво улыбнулся. – Попробуйте, это вкусно. Мисо – пшеничное, хорошее, деревенское, натто – свежее…

– Я так и понял, иху-мать, – пробормотал младший лейтенант по-русски и принюхался.

От покрытых липкой и неприятной на вид пленкой коричневых бобов явно несло аммиаком, тестообразная бледно-желтая масса пахла какой-то плесенью. «Хотелось бы знать, – подумал Антон, – если вот это – свежее, то как же у них гнилое-то воняет?» Он поковырял ложкой в судке, старательно избегая подозрительных блюд, зацепил немного риса, попробовал… И с трудом удержался, чтобы не сплюнуть: рис был клейким и совершенно пресным.

Павликов еще поковырял предложенное блюдо, но пробовать больше не решился, а лишь спросил японца:

– А мясо?

– Мясо будет завтра, в субботу, – охотно пояснил Юрисима. – И еще один раз. Обычно его дают в среду.

– И все?

– Часто есть мясо – вредно, – сообщил сеи. – От него может застояться кровь и растет живот. Зато еще три раза в неделю бывает сифудо-тяхан.

– А это что такое?

– О, это очень вкусно. Рис варят с рыбой, моллюсками, водорослями…

Младший лейтенант искренне понадеялся, что ему не придется пробовать это «очень вкусное» блюдо, и предложил:

– Ладно, а ну его. Давай, друг, чай пить. Немцов! – окликнул он взводного каптера. – Тащи-ка нам чаю и к чаю. И чтобы одна нога там, а другая – уже тут!

Юрисима ошарашенно смотрел на огромную медную кружку с дегтярно-черным напитком, совершенно непохожим на настоящий чай, на гигантские ломти хлеба с кусками сала, которые должны были, видимо, изображать кайсэки, и на несколько круглых, коричневых пирожков, похожих на камни, покрытые инеем. Судя по всему, это были омогаси…

Русский чай оказался сладким, а хлеб с соленым салом неожиданно вкусным. Росске протянул сеи один из коричневых пирожков:

– Угощайся. Это – пряник. Наша народная сладость. Немного зачерствели, но на вкус – законные. Если чего, ты их в чае размочи.

Юрисима взял пряник, с трудом надкусил, но вкус ему понравился. Какой-то неожиданный, отдающий медом и свежим хлебным зерном. Он благодарно кивнул и придвинул к Павликову картонную коробку с моти – маленькими сладкими лепешками из бобов и риса:

– Попробуйте, Анатону-сан.

После пайкового обеда Антон с подозрением отнесся к идее попробовать еще какое-то японское блюдо. Он осторожно взял одну лепешку, надкусил… Вкус был странным, но приятным. Павликов быстро расправился с первым моти и принялся за следующий.

Чайной церемонии не получилось, но расстались соседи-союзники очень довольные друг другом. Юримаса шагал в свой взвод и думал, что надо бы послать росске еще понравившихся ему моти, а если удастся, то и мидзуекан [332] Конфеты из сладких бобов. – их еще иногда дают в пайке. А Павликов размышлял, что неплохо бы подкинуть соседу ящика три-четыре тушенки, а то с такой еды, как у них, и ноги таскать не будешь!

За час до рассвета загрохотали орудия, и 29-я китайская пехотная дивизия под командой генерала У Фаня пошла в атаку на японцев, занимавших позиции на подступах к Чинчангу. Артиллерийская подготовка была непродолжительной – снарядов у гоминьдановцев было не слишком много, а потому и неэффективной. Остатки 9-й пехотной бригады дайса Кендзобуро не слишком страдали от бестолково летящих мимо китайских снарядов. В который раз японские солдаты убеждались, что если китайские артиллеристы ведут огонь самостоятельно, без помощи заграничных инструкторов, то это – пустая трата боеприпасов. Двухчасовая артподготовка обошлась японцам «дорого»: был убит повар офицерской столовой одиннадцатого пехотного полка, восемь мулов, приписанных к тому же полку, и прямым попаданием уничтожены двадцать три армейских велосипеда. Кроме того, полк потерял пятнадцать человек ранеными и восемь контужеными. В сорок первом полку потери были и того меньше: одиннадцать человек ранено, осколки снаряда старой 114-мм английской гаубицы в клочья изорвали рулон новенького брезента, добытого оборотистыми каптенармусами для починки истрепавшихся палаток, а еще один снаряд угодил точнехонько в фанзу, в которой хранились запасы воскресного саке на весь полк! Это была, пожалуй, самая большая потеря бригады: палатки могут еще обойтись без ремонта, раненых вылечат, велосипеды были особенно и не нужны, а толстого неопрятного повара Мосаку не любил никто, даже его жена. Но саке! Энган-сарю [333] «Береговые обезьяны» ( яп .) – японская презрительная кличка китайцев. поплатятся за такое святотатство!