Патрик Дункан - Дракула против Гитлера

оказался послушным, как ребенок, во время всей этой фигни, дав ей возможность еще раз завязать ему вокруг головы косынку. Они распрощались, и священник

добавил к словам прощания свою обычную жалобную, но тщетную просьбу увидеть Ван Хельсингов на ближайшей воскресной службе.

Из-за комендантского часа они не встретили никого по пути к Михаю и, немного изменив свой маршрут, избежали встреч с немецкими патрулями. Портной проводил

их через потайной ход в подвал, где их уже ждала Анка.

Люсиль вытащила вату и платок у Ренфилда изо рта и развязала косынку. Ренфилд ухмыльнулся Анке идиотской улыбкой и запел:

Let me ball you sweetheart,

I’m in bed with you.

Let me hear you whisper

That it’s time to screw.

Давай-ка пошалим, милая,

Мы же в одной постели с тобой.

Хочу услышать твой шепот,

Что настало время нам трахнуться.

Ошарашенная Анка повернулась к Люсиль за объяснениями.

«У него черепно-мозговая травма». Люсиль приподняла повязку Ренфилда, показав свежий красный шрам на том месте, где ее отец наложил швы ему на голове.

Анка кивнула. «Моего брата лягнула лошадь, когда ему было одиннадцать лет. Копытом в лоб. Запомни: никогда не задерживайся за животным, которое может пнуть.

Он лишился вкуса. И обоняния. Не может отличить сладкое от кислого, никакие приправы и специи не помогают. Не может также считать, не понимает цифры. Но

у него восемь детей, и на подходе уже девятый».

«Очевидно, это не повлияло на всю производительность ниже шеи», заметила Люсиль.

«К радости его жены». Обе женщины рассмеялись.

Ренфилд обнаружил в углу тайник с фугасами и направился к нему с детским восторгом, как малыш, которому дали разобрать будильник.

Анка вскипятила чай на электроплитке, специально установленной для этой цели. Они обменялись сведениями о немцах, которые им удалось собрать с момента

их последней встречи. Люсиль все время поглядывала на лестницу, ожидая отца, который мог появиться в любую минуту. Анка заметила озабоченность Люсиль и

тревогу, сопровождавшую этот настороженный взгляд.

«Я говорила ему не ехать туда», сказала Анка. «Этого нельзя делать».

Наконец Люсиль услышала тяжелые шаги у них над головами и скрип петель открывающейся потайной двери. Все ее внимание было приковано к старенькой обветшавшей

деревянной лестнице. Но оказалось, что это спускается лишь один Фаркаш. Он поздоровался с женщинами, и Анка коротко рассказала ему о Ренфилде, который

решил подарить им серенаду:

My bonnie lies over the ocean.

My bonnie lies over the sea.

My father lies over my mother,

And that’s how I came to be.

Моя красотка ждет меня за океаном.

Красотка моя лежит и ждет меня за морем.

Отец мой лежит на моей матери,

Вот так я и появился на свет.*

- - - - - - - - - - - - - - - - -

* Грубое искажение очень известной шотландской народной песенки, известной также в рок-н-ролльной перепевке Биттлз. – Прим. переводчика.

- - - - - - - - - - - - - - - - -

Люсиль была слишком обеспокоена судьбой своего отца, чтобы обращать внимание на тупые деревенские похабности Ренфилда. Недавно она стала остро осознавать,

что отец уже стар, и что ей, возможно, осталось не так много лет видеть его рядом с собой.

И ведь его нельзя было назвать слабым и немощным. Он был таким же крепким и энергичным и интеллектуально и физически, каким был всегда. Но она, как медсестра-помощница

своего отца, не раз была свидетелем того, как внезапно охватывали болезни многих его пожилых пациентов. Выйдя однажды выбивать ковер от пыли, висевший

на натянутой веревке, на следующее утро они оказывались в постели после удара, от которого так и не смогли оправиться. И поэтому в последнее время она

старалась следить за ним, с тревогой воспринимая каждый его кашель, боль или судорогу во время его обычных ежедневных занятий – временами сильно его этим

раздражая.

И опасная работа, которой они занимались, только усугубила это положение, с ее точки зрения. Он настаивал на том, чтобы лично руководить проведением некоторых

рейдов и принимал в них гораздо более активное участие, чем это требовалось в его возрасте, состоянии и при его общественном положении. Тот факт, что то

же самое можно было сказать и о Люсиль, сбрасывался со счетов ее молодыми плечами. «Каков отец – такова и дочь, одного дерева яблочки». В этом смысле поговорка

была как никогда верной.

У них над головами послышались новые шаги. Сердце Люсиль при этих звуках забилось. Фаркаш сунул руку к обрезу, который он носил на ремне, подвешенном под

своим длинным пальто. Непрерывные облавы эсэсовцев держали всех в состоянии крайнего напряжения. До руководящей ячейки они пока еще не добрались, но Рейкель

со своими ищейками уже взбирались все выше и выше по лозе партизанской иерархии, устанавливая связи одной ячейки с другой и хватая их членов, постепенно

заполняя головоломку нужными паззлами.

Люсиль потянулась за своим Люгером. Потайная дверь наверху лестницы вновь открылась. Люсиль глубоко и с облегчением вздохнула, увидев поношенные ботинки

отца, спускающиеся вниз по ступенькам. Она бросилась вперед, чтобы обнять его. Они не были семьей, физически демонстрирующей чувства, и отец был удивлен

этим трогательным открытым проявлением, но обнял ее, горячо и столь же радостно.

«Ты жив», прошептала она.

Люсиль была настолько охвачена радостным чувством от этого воссоединения, что не обратила внимания ни на Павла, ни на спустившегося англичанина.

Но вот следующий, тот, кто спустился в подвал за ними, привлек внимание и ее, и всех остальных. Все они внезапно словно оказались в каком-то плену его

присутствия. Даже Ренфилд отвлекся от своих смертоносных игрушек и уставился на него.

Первое, что она заметила, это его осанку. Он был высоким, ростом выше 190 см, и головой почти касался потолочных балок подвала. Но он не пригибался и не

склонял голову, как это часто делал Харкер, рост которого был далеко не таким высоким. Он шел, выпрямившись, словно пренебрегая опасностью, что что-нибудь

возымеет наглость ударить его по голове.

Он оглядел подвал, охватив взглядом и заметив своими любознательными, янтарного цвета глазами всех и вся. Он, казалось, проявил очень живой интерес ко

всему, что его окружало, словно ребенок в музее. Наконец, его взгляд остановился на Люсиль, и она почувствовала дрожащий трепет в груди, устремившийся

к ее рукам и коленям. Она оперлась спиной на один из опорных столбов и прижалась плечами к дереву, пытаясь успокоиться. Четыре года назад Люсиль была в

Штатах, где посетила Гранд-Каньон вместе с подругой-актрисой Дафной, делившей ложе с молодым человеком, который летом работал на плотине Гувера. Тогда

она только что открылась, и они спустились в бетонные глубины на лифте, оформленном в стиле ар-деко.