Роман Грачев - Край непуганых

Палата, где лежал Святов, находилась в дальнем конце. В коридоре было тихо и пустынно. Из убранства — большие цветы в горшках, мягкие диваны и кофейный автомат. На стульях напротив нужного мне кабинета две молодые медсестры пили кофе из бумажных стаканчиков и болтали.

— Здравствуйте, мне в шестьсот пятнадцатый. Вот пропуск.

Одна из девушек глянула в мою желтую бумажку.

— Проходите, только недолго, минут пять-десять.

В просторной и светлой палате суетилась еще одна медсестра. Она поправляла подушку пациенту. Святов полусидел в кровати, по обеим сторонам которой стояли отключенные диагностические приборы и обычные тумбочки.

— Недолго, — повторила инструкцию сестричка и вышла.

Я присел в кресло рядом с кроватью. Николай выглядел слабым, но улыбался.

— Видишь вот, подставился старый, упекли… Ладно хоть номера карточки медстрахования сработали, в приличной палате лежу.

— Как ты?

Он двинул кистью руки, лежавшей вдоль тела.

— Могло быть и хуже. А ты вылез, как я вижу.

— Да, пришлось пострелять. Угодил в новости.

Он хотел рассмеяться, но вышел только глухой кашель.

— Черт, в голову будто ведро болтов засыпали и долбанули по ней битой.

Я положил принесенный пакет на тумбочку.

— Тут все, что ты просил, плюс сканворды.

— Спасибо. — Святов кивнул в сторону черной панели телевизора, висящего на противоположной стене. — Как там на воле?

— Думаю, что власти в смятении.

— Еще бы. Что думаешь делать?

Я вздохнул. Рассказывать о своем трусливом желании смыться мне не хотелось.

— Я тебя понял, — произнес Николай. — Если решил уехать, я тебя пойму. Я бы и сам, но пока… нетранспортабелен.

— А как же мессианская идея спасти этот мир от грязных лап?

Он снова попытался усмехнуться, но только захрипел.

— Этот мир устойчивее нашего, он справится. А вот ты шею можешь сломать.

— Я подумаю.

Вошла медсестра.

— Николай Владимирович, пора ставить капельницу.

Я поднялся.

— Ладно, пойду. Держись, майор. Если что, я пока на связи.

— Буду следить за новостями…

В холле на первом этаже Аня пила кофе и читала спортивный журнал.

— Как твой друг, Сереж?

— Крепкий мужик, вылезет. Уже сидит и пытается шутить.

— Это хорошо.

Возвращались мы тем же маршрутом. За пару остановок до пункта назначения вышли, купили по стаканчику мороженого с клубникой, прогулялись, поболтали. Один раз нас остановили две молодые девчушки, лет по двадцать. Долго смущались, не решаясь заговорить, потом одна из них, что посмелее, попросила автограф. Добродушно ухмыльнувшись, я начеркал что-то вроде «Признателен за внимание» в маленьком блокноте. Ставшие и вовсе пунцовыми, девушки быстро ретировались.

— Герой, — с улыбкой сказала Аня. — Горжусь знакомством.

— Ну-ну.

Впрочем, не все горожане были столь приветливы. Почти у ворот стадиона Аню случайно толкнул плечом какой-то парень в спортивном костюме и бейсболке. Точнее, не толкнул, а задел рюкзаком, висевшим у него на плече. При этом даже не остановился.

— Эй, юноша! — крикнул я ему вслед. — А извиниться?

Парень сбавил шаг, обернулся, поднял козырек кепки. Под глазами у него были темные круги.

— Пардоньте! — Он сделал дурацкий книксен и пошел дальше по тротуару.

— Наркоман, что ли? — пробормотал я.

— Он же случайно, — улыбнулась Аня. — Сразу наркоман…

Мы пришли. На беговой дорожке стадиона я решился чмокнуть девушку в щеку. Она не сопротивлялась. Мы договорились не расходиться после тренировки. Аня побежала к своим девчонкам на другой конец поля, а я направился к юным футболистам.

Еще издали я заметил, что рядом с тренером Кудиновым на скамейке сидит человек. Я узнал его даже со спины.

Старший лейтенант Иван Самохвалов заступил на дежурство в одиночестве. Курочкин на службу не явился. Без предупреждения, без объяснения причин. Бывало, он выпадал из жизни после бурных выходных, звонил: «Так и так, мол, Терентьич, дело молодое, бес попутал, дай отлежаться, в себя прийти, а лучше пришли мне с оказией пива». Самохвалов, конечно, ворчал, костерил по-старчески, но вышестоящему начальству не сдавал. В конце концов, на опорном пункте полиции «Северный» он мог самостоятельно принимать кадровые решения, и вместо оболтуса Курочкина вызывал кого-нибудь из свободных при условии, что потом они сами между собой разберутся по нарядам. В общем, всякое бывало, но чтобы вот так, молча…

Около часа Иван пытался его вызвонить по мобильному, потом решил набрать домашний номер. Парень жил с мамой, и волновать седовласую тетушку с больными ногами Терентьич не хотел — мало ли где он шляется, этот мечтатель о большой карьере. Однако сегодня был особый случай.

— Ой, — охнула мама и тут же задала вопрос, из-за которого старший лейтенант пожалел, что позвонил: — А что случилось? Он разве не на дежурстве?

— Кхм… Ээээ… Ммм…

Ничего, кроме звуков, Иван извлечь не смог. Парень жил совсем рядом, транспортом не пользовался, путь до пункта пешком занимал минут пятнадцать от силы, а он отсутствовал уже больше часа.

— Пока не дошел.

— Он не ночевал! Позвонил вчера и сказал, что если не придет, то заночует у приятеля, а утром на дежурство.

— Понятно. Видать, забрел куда-нибудь по дороге, не волнуйтесь, Антонина Федоровна.

— Иван Терентьевич, — запричитала мама, — вы мне сразу сообщите, как только он появится.

— Хорошо, всенепременно.

«Вот где этого лешего носит?!»

Курочкин был, конечно, не семи пядей во лбу, но начинал службу после окончания училища честно и рьяно, дисциплину не нарушал, к советам прислушивался, на замечания не обижался. Однако на втором году прозябания на опорном пункте «Северный» отчаянно заскучал. А как тут не заскучаешь, когда ты в юности не вылезал из компьютерных шутеров, охотился за убийцами и монстрами. Гормон у тебя бушует, тянет на подвиги. «Внимание всем постам!!! Преследую преступника, он направляется на юг на сером „Мерседесе“… бла-бла-бла». А тут изо дня в день — драки разнимать, выписывать штрафы за неправильную парковку, унимать пьяных соседей. Случались, конечно, и уличные ограбления, квартирные кражи, нанесения телесных повреждений, однако доля этих эпизодов в общей криминальной картине городка была довольно мала. Неоднократно Курочкин отпрашивался «в поле», но возвращался удрученный.

А что мог поделать Иван Терентьич? Радуйся, дурень, что у нас тут относительно спокойно. С возрастом поймешь, в чем прелесть маленьких тихих российских городков.

Парень не смирился. Стал выпивать. Часто являлся на службу с тяжелого похмелья. А в последние несколько дней стал давать Самохвалову более серьезные поводы для беспокойства своими неожиданными заявлениями.