Роман Грачев - Край непуганых

— А точнее?

Он вздохнул.

— Возлюбленная вернулась к мужу… и телефон отключила… сука, блин…

Сказавши это, Пашка чуть не заплакал. Я увидел предательский блеск в его глазах. Я очень хорошо знаю этот блеск, я же актер.

Поняв, что Павла сейчас лучше не дергать, я просто похлопал его по плечу и уехал. Напоследок все же озвучил дежурную просьбу оставаться на связи.

Возвращался домой уже под вечер. По пути терзался сомнениями: позвонить ли Ане? Наверняка ведь ждет звонка, просила не теряться. Надо бы ее набрать, хоть пару слов из себя извлечь, голос ее услышать, дать послушать свой. Но что я ей скажу? Да, мы неплохо провели время, дошли до интимной близости, друг другу симпатичны. О любви говорить, наверно, рано, но все же…

Нет, не знаю, что ей сказать. Пока не знаю.

Я сделал по дороге пару остановок. Сначала заскочил в книжный магазин, купил пачку бумаги, конверт и две авторучки. Сегодня ночью мне предстоит много писать от руки. Я мог бы заглянуть в местный компьютерный клуб, настучать текст на клавиатуре и распечатать на принтере, но, боюсь, адресаты меня не поймут. Интересно, помнит ли моя рука, как это делается. Ничего длиннее автографов и подписей под контрактами я уже давно не писал.

Далее я остановился возле оружейного магазина. Он еще работал. Покупка револьвера, кобуры и трех упаковок патронов заняла не более пятнадцати минут. Продавец, мускулистый старик в камуфляжной форме, похожий на ветерана какой-то очень давно позабытой локальной войны, заметил, что сегодня у него хороший день — закрыт месячный план. «Еще бы! — подумал я. — Население готовится к обороне».

Провожая у двери, «ветеран» произнес фразу, от которой у меня похолодело в паху:

— Только прошу вас: не шмаляйте белых лебедей.

Фраза знакомая… и явно не отсюда. Или у меня уже паранойя?

Да ну, к черту, плевать!

Я постоял немного на улице. Вдохнул свежий вечерний воздух. Представил, как дышалось бы здесь весной, в самый разгар цветения яблонь и сирени…

Завтра в Крае — День тишины. Запрет на любую предвыборную агитацию, как и у нас (в чем-то мы похожи). Не будет встреч с избирателями во дворах, не будет рекламных роликов и душеспасительных статей в газетах. Думайте сами, дорогие горожане, решайте сами — иметь или не иметь.

Город будто затаился и ждал чего-то.

В субботу утром старший лейтенант Самохвалов как обычно заступил на дежурство. Проверил журнал, принял оборудование, осмотрел помещения участка. В обезьяннике ночевали двое — люмпен с автобазы, пытавшийся поколотить жену (полицию от греха подальше загодя вызвали соседи, опасавшиеся, что все закончится топором в черепе), и автомобилист, вступивший в перепалку с задержавшим его патрульным (мог бы просто отделаться штрафом за пересечение двойной сплошной, но жажда справедливости на время отключила мозги).

Вместо погибшего Володи Курочкина в помощники Ивану Терентьевичу определили старшину Петра Галушкина — перебросили его с опорного пункта «Южный». Он был на семь лет старше своего предшественника, в органах прослужил дольше, причем несколько лет в Оренбурге. Вернулся в родной город, устав от шума и суеты центра губернии. Опыт имел серьезный, неоднократно принимал участие в задержании опасных преступников, лихо водил машину и вообще был настоящей находкой. Но Самохвалов отчего-то не стал прыгать от радости. Одну из причин можно было понять — боль за бесславно сгинувшего молодого напарника еще сидела внутри. А вот вторая причина…

— Петя, как ты с утра можешь трескать корейскую морковку?

— Могу, — чавкая, отвечал тот. — Укрепляет мозги!

Морковь и спаржу, источавшие дьявольский аромат по всему офису, Петр запивал свежесваренным кофе. Самохвалов чуть не сошел с ума в то утро.

Обитателей обезьянника Иван Терентьевич скоро выпустил, соблюдя все стандартные процедуры. Дебоширу-автомобилисту выписал двойной штраф, а люмпену, распускавшему руки, пригрозил судом, если он не пересмотрит свои методы воспитания супруги.

— В последний раз тебя предупреждаю, Стас! — сказал ему Самохвалов. — Что ты лыбишься, мудень? Думаешь, Терентьич добрый, все простит? Прощал до сих пор, но хватит уже, достали, на шею сели. Еще раз увижу тебя здесь, пойдешь по статье!

К восьми в офисе появилась дневная смена патрульных — Света и Матвей. Отметились в журнале, предъявили к осмотру оружие и собрались уже сесть по машинам и отправиться в город, но Самохвалов их остановил. Точнее, остановил одного Матвея, а Светлане предложил либо подождать на улице, либо ехать одной.

— Пойдем, потрещим немного, — сказал старший лейтенант и вывел парня в маленькую соседнюю комнату. — Хочу тебя еще немного помучить насчет вашего последнего вечера с Курочкиным.

— Иван Терентьич, — устало вздохнул Матвей, — я уже все рассказал Сейфуллину, да не один раз.

— С Сейфуллиным все понятно, но он человек чужой, дело сделает и уедет. А мы здесь все свои и дальше жить будем. Ты ведь последний, кто видел тогда Володьку.

— Шутите! Да его там вся «Лагуна» видела после меня! Человек пятьдесят!

— Успокойся.

Матвей действительно нервничал. Впрочем, у всех в последние дни нервы ни к черту. Эти чрезвычайные происшествия, напряженность жителей, десант губернских силовиков… Будешь тут психовать.

— Ладно, спрашивайте, — сдался парень. — Что конкретно хотите еще раз услышать?

— Ты точно сразу уехал?

— Ну, блин…

— Матюха!

— Н-нет. Я…

— Так, понятно. Ты сел за руль?

— Ну… да.

— То есть опрокинул литр пива и сел за руль, да еще, поди, служебной машины?

Матвей покраснел, как пойманный в туалете с сигаретой школьник.

— Пиво легкое, три и восемь всего. У Вовки было темное плюс водка из фляги, он вообще ушатался…

— Ох, Матюха, заработаешь ты у меня когда-нибудь на орехи!

— Я был в порядке! Там промилле-то…

— Про твои промилле мы потом поговорим! Ты оставил Володю в баре, а дальше?

— Дальше… Я сел в машину, минут десять еще звонил знакомым, думал, где бы еще кости бросить, но все обломали. Ну, посидел еще, покурил. Видел, как Вовка выходил на крыльцо с кем-то из бара. Что-то они там обсуждали, бурно так…

— Кто это был?

— Иван Терентьич, ну откуда ж я знаю! — Матвей посмотрел на часы. — Мне уже на дежурство пора!

— Здесь я буду решать, когда тебе выезжать в город. Как выглядел его собеседник?

— Я уже говорил Сейфуллину…

— Еще раз — мне плевать на Сейфулина!

— Парень какой-то в кожанке, с лохматой шевелюрой. Там таких полный бар! Постояли, поговорили. Парень был чем-то недоволен, Вовка отмахивался, потом лохматый вошел внутрь, а Вовчик еще постоял, выкурил еще одну сигарету и тоже вошел в клуб. Все.

— Все? Потом ты уехал?