Андрей Посняков - Разящий клинок [litres]

– Как прощай? – поперхнувшись водкою, Коленька удивленно вскинул брови. – Вы что же, Денис Васильевич, решили не ехать.

– Надобно мне вернуться… ненадолго, – Давыдов покусал ус. – Остались еще кое-какие дела.

– Я догадываюсь – какие, – шепотом промолвил юноша. – И хотелось бы – с вами…

– Нет, – Давыдов резко дернул шеей. – Ты мне иным образом должен помочь. И сделать все втайне… чтоб никто ничего…

– Да, Денис Васильевич… Да я для вас – всё…

– Всё не надо, – погладив по гриве коня, улыбнулся Давыдов. – Значит, так… Вот тебе деньги. Вечером продашь свою лошадь – поедешь на почтовых, чтоб быстрее. С каждой почтовой станции будешь слать нашим письма… От моего имени. Ну, и от своего. От моего – словно бы по мою диктовку пишешь, этакие вот весточки…

– Чтоб думали все, будто вы – домой едете, – понятливо покивал подпоручик. – А вы в это время…

– В Париж! Доделаю все дела и… Еще посидим с тобой, Николай! Приедешь ко мне в деревню…

– И вы, Денис Васильевич, ко мне…

Конечно, парень бы явно хотел вернуться в Париж вместе со своим боевым командиром и уже там помогать ему во всем, пустившись в пучину самых невероятных приключений! Увы, командир его не брал… Однако поручил очень важное и секретное дело, полностью доверился… И от того у Розонтова вдруг потеплело в груди. Далеко не каждому так доверяют, не каждому.

Обнявшись на прощанье, боевые друзья расстались, чтобы снова встретиться… уже, в общем-то, скоро. По крайней мере, каждый на это надеялся. Подпоручик поехал прямо – на Шато-Тьери и Реймс, генерал-майор же повернул направо – на Авон и Фонтенбло.

Купив в Фонтенбло изысканно-черный сюртук, цветной жилет с ярким галстуком, штиблеты и узкие щегольские панталоны, Давыдов водрузил на голову модную шляпу-цилиндр с сильно закругленными полями и, сменив синий с золотой каймою ахтырский чепрак на обычную попону, отправился обратно в Париж, куда и прибыл уже на следующий день, ближе к вечеру.

Деньги у Давыдова имелись, и много. Впрочем, не только у него. По личному распоряжению императора Александра всем – всем! – солдатам и офицерам из армий, вошедших в Париж, было выплачено жалованье за все три кампании – 1812, 1813 и 1814 годов, причем в двойном, а многим – и в тройном – размере! Дабы победители не грабили парижан, а за все платили… И было ведь чем!

Поначалу Денис планировал снять неприметную квартирку или комнату, и так вот и поехал неспешно по набережной Сены. У моста Конкорд, невдалеке от Дома Ивалидов, были разбиты кибитки, а прямо в реке купали коней казаки. Голые, крепкие, рослые… и веселые – не отнять! На набережной было не протолкнуться от глазеющих на казаков девиц, Денис спешился и взял коня под уздцы, едва не толкнув какого-то дюжего казака в мокрых белых подштанниках.

– Прошу извинить, – приподнял шляпу Денис.

Казак удивленно обернулся:

– Русский? Поди, офицер? Да… ваш-бродь… не вас ли я на Монмартре видел? В гусарском мундире, ага… И на параде вы ехали! Мне вас еще дружок, Ванька Ситников, показывал… Я ж запомнил – у меня глаз – алмаз.

– Узнал – молчи, – жестко отрезал Давыдов.

Казак дернулся:

– Да я… ваш-бродь… Вы это… коль в чем помочь надо… Вы токмо шепните… Коль уж Ситников про вас сказал… Так и я – в огонь и в воду!

– Помочь надо, – быстро сообразил гусар. – Есть тут у меня одно важное дело…

– Так это мы с радостью! – казак заулыбался и залихватски тряхнул чубом. Широкое лицо его с курносым, как и у самого Давыдова, носом и вислыми усами выражало самое искреннее дружелюбие. – Честно сказать, скучновато нам тут, в Париже-то городе. Ну, девки-то – да, смачные… но какие-то малахольные все одно. Чужбина, ваш-бродь, чужбина и есть. Домой охота! Вот, со дня на день отправки ждем. А пока ждем – поможем.

– Вот и сговорились, – казак и генерал-майор ударили по рукам.

– Еще верные люди есть? – пробиваясь среди толпившихся мадемуазелей к мосту, быстро уточнил Денис.

– Да что там, ваш-бродь… Сыщем!

– Отлично! Тебя как звать-то?

– Василий. Уреев Василий, – казак невольно вытянулся. – Пятого кубанского казачьего полка урядник!

– Вот что, Василий… Я гляжу, вы все тут в кибитках живете…

– По государеву приказу! Дабы обывательские дома не дразнить!

– Для меня палатка найдется?

– А как же, ваш-бродь!

– Ну, вот и славненько… На вот тебе, – достав серебряный рубль, Давыдов протянул его смутившемуся казаку. – Бери, бери. Подарки родным купишь. И вот что… Ежели обо мне спросит кто вдруг…

– Скажу – родич. Из Бердичева ополченец. Купец.

– Ну, из Бердичева так из Бердичева, – хохотнув, Денис махнул рукой. – Пускай.

Пока то да се, уже и стемнело. Уже зажглись в расположенных рядом кафешках огни, запылали яркие свечи в окнах дворца Тюильри и расположенного рядом с ним Лувра. На эспланаде близ Дома Инвалидов казаки разложили костры. Кашеварили, пели протяжные песни да угощали кашею веселых парижских девиц. Веселых и на все согласных. По шатрам да по кустам вокруг слышались сладострастные охи да стоны. Денис хмыкнул и выбрался из походной палатки наружу.

Рядом плескалась Сена. Огни казацких костров отражались в черных водах реки, оранжевыми сполохами играли на золоченом куполе Дома Инвалидов. Вкусно пахло гороховой похлебкой и кашей из проса.

– А вот, ваш-бродь, отведайте-ко! – как-то незаметно подошел Василий, протянул котелок с варевом.

– А с удовольствием, братец! – улыбнулся Денис.

– И, ваш-бродь… Ежели надость какую девицу…

– А с этим, дружище Василий, я уж как-нибудь сам разберусь!

– Понял. Ну, кушайте, ваш-бродь, кушайте.

– Благодарствую, братец.

Поев, Давыдов спустился к Сене и сполоснул котелок. На лестнице, ведущей с набережной к реке, прямо на ступеньках, сидели какие-то молодые люди и девушки. Приглушенная французская речь звучала вперемешку с русской. Кто-то негромко пел песню… кто-то читал стихи… Многие парочки целовались.

Денис улыбнулся и закусил губу, вспомнив Сонечку. Эх, вызволить бы ее поскорей. Почему-то он был уверен, что вызволит. Ну, ведь не зря же вернулся! Да еще повезло с казаками… С этакими-то молодцами хоть самого черта можно достать!

Еще вдруг вспомнился Вольдемар Северский. Непризнанный поэт, навязывавшийся в друзья. Предатель. Шпион. Что же он так с Софьей? Ведь мог бы просто сбежать, никто бы особо и не искал бы. Так нет же – надо девчонке навредить! Судьбу исковеркать. Зачем? Значит, Северский был неравнодушен к Сонечке… Очень даже неравнодушен, вплоть до ненависти. Это ж надо! Возил с собой компрометирующие документы, выжидал момент, чтоб отомстить. Перехватывая письма, знал, или, скорее, вполне допускал, что девушка может приехать… Она и приехала. На свою голову. Черт побери!