Андрей Посняков - Разящий клинок [litres]

– Ой-ой-ой! Как славно! – радуясь, закричала, захлопала в ладоши Настя. – Эй, господа мои! А ну-ка, живенько собирайтесь гулять. Анри! Да где ты там запропастился? Анри!

– Я здесь, любовь моя! – заспанная физиономия д’Эрувиля выглянула из двери каюты. – Ах, как здесь красиво! А какой запах…

– Гулять! – поддержала Софья. – Скорее гулять!

Их было всего пятеро. Пятеро беглецов, бывших врагов, ныне вынужденных быть вместе. С одной стороны – Денис Давыдов и Сонечка, а с другой – опальный резидент бонапартистской разведки шевалье Анри д’Эрувиль, его любовница, юная шпионка Настя и антильская колдунья мадам Жозефина де Ланж! Такой вот паноптикум образовался. Впрочем, сейчас все были счастливы… или, по крайней мере, таковыми казались.

У самого берега клонились к воде плакучие красавицы ивы. На мостках, с обеих сторон заросших камышом и рогозом, местные крестьянки деловито стирали белье, бросая любопытные взгляды на приезжих.

– Ну, может быть, прогуляемся до деревни? – предложила неугомонная Настя. – А там – поглядим.

Ее идею поддержали все, тем более что именно в деревню и вела широкая тропинка, даже целая дорога – от реки, от причала. Местные рыбаки, похоже, вышли на промысел еще ранним утром, лишь трое уже успевших загореть мальчишек чинили развешенные для просушки сети.

– Ах, какие смугленькие! – восхитилась Настя. – Жози! Ну, верно, прям как у вас.

– У нас не смугленькие, – Жозефина расхохоталась. – У нас все больше черненькие. Но все свободные, не рабы.

– Как это не рабы? – Настена недоверчиво прищурилась. – Что, и крепостных нет? Нет, я знаю, что рабов во всей Европе нет, но чтоб у вас?

– Мы – единственные такие! – с невероятной гордостью сообщила колдунья. – Сам Туссен-Лувертюр, наш вождь, наш герой и борец за свободу – мой родной дядя! У нас, на Гаити, тоже была революция. Свобода, равенство, братство! И никакой король ее не задушил… и даже император! Извините, месье Анри. Так что вот… У вас, в России, есть рабство, а у нас, на Гаити – нет. У нас – республика. И свобода для всех!

– Славно! – д’Эрувиль взмахнул рукой и с важностью сообщил: – Вот именно туда мы и уедем! Да, да, Жозефина. Я же тебе говорил.

– Я думала, вы шутите…

– Да уж какие шутки! – француз весело расхохотался. – Коль есть на земле хоть одно свободное и справедливое государство – так почему бы там не жить? Пусть это и Гаити. Кто там у вас президент, Жозефина?

– Месье Александр Петион. Но это на юге – на севере острова пока что монархия.

– А мы ее свергнем! – убежденно отозвался д’Эрувиль. – Обязательно свергнем, Жози. И везде будет республика! На всем Гаити. Дай только добраться.

– Так вы и впрямь… туда? Не шутите, нет? – Карие глаза гаитянки расширились, по смуглым щекам потекли слезы. – Ай, как славно, месье д’Эрувиль… ах, как славно. Настя, тебе понравится у нас! Непременно понравится.

– Конечно, понравится, – щурясь от солнышка, согласилась Настена. – Коль, говоришь, нет у вас ни бар, ни рабов крепостных. Чего бы в такой свободе не жить? Чай, не Россия!

Давыдов не вступился за Родину. Промолчал. А что он мог сказать-то? О величии, об имперскости, патриотизме и славной победе? Да за такие слова Настена свободно могла и в морду. Что толку крепостным рабам в величии и славной победе? Это многие понимали, не только Настя… и сие понимание родило, в конце концов, декабристов. Ах, жаль Сережу, и Пашу Пестеля жаль!

К слову сказать, все дамы выглядели довольно прилично, о чем позаботился галантный шевалье д’Эрувиль. Нагруженный в судно багаж составляли три огромных дорожных сундука и с десяток баулов, в которых, кроме наполеоновских сокровищ, нашлось место и для дамских платьев.

К примеру, Настя надела светло-зеленое, с сероватым отливом, что очень шло к ее жемчужным глазам. Сонечка же выбрала, как всегда, голубое, а Жозефина – ослепительно-белое. Француз тоже обрядился в парадное, на выход: серый двубортный сюртук, белая сорочка с ярким синим галстуком. Что же касается Давыдова, то он и так был одет, как лондонский денди.

Не хватало разве что зонтиков от солнца – парасолей, – но и так компания выглядела внушительно и беспечно. Богатые столичные снобы отправились в путешествие по Сене. Так часто бывало, не мешала и война. Правда, еще был не сезон, холодновато, да и ветрено. Самый сезон для загородных прогулок – в августе, в сентябре, когда уже и не жарко, и не холодно, и нет проливных дождей, когда пышная природа щедро делится с людьми всеми своими дарами и по всей реке пахнет печеной рыбой и жареными каштанами.

Впрочем, и сейчас тоже было вполне даже ничего. Налетевший было ветерок разогнал облака, да, расчистив до синевы небо, и сам утих, словно по заказу. Сразу стало тепло, но знойно – градусов двадцать. Ярко и ласково светило солнышко. Благоухали расцветающие яблони и вишни, а на самой околице деревни пышно цвели магнолии.

– А вот, кажется, местная харчевня, – выйдя на площадь, шевалье д’Эрувиль указал рукой на приземистое беленое здание с выкрашенными в голубой цвет ставнями. Прямо под ставнями, на улице, были выставлены столики и стулья.

– Чего пожелаете, господа? – завидев гостей, выскочил из харчевни обходительнейший гарсон с длинными черными усами.

Господа пожелали десерт и шампанского. Правда, потом соблазнились и жареной рыбой, и устрицами, и даже лягушачьими лапками. Все это запили еще и отменным бордо, удивляясь, и откуда ж такое в обычной деревенской таверне?

После завтрака компания разделилась: д’Эрувиль и его дамы отправились прогуляться в чудесной рябиновой рощице, а Денис с Софьей спустились к реке, надеясь отыскать какую-нибудь уединенную отмель. После несколько дней, проведенных в тюрьме Консьержери, Сонечке очень хотелось если не вымыться, то хотя бы выкупаться, окунуться с головой в прохладную воду. Впрочем, не в такую уж и прохладную, Дэн трогал рукой – восемнадцать-двадцать градусов точно было.

Подобная отмель отыскалась довольно скоро, Софья первой увидела узенькую полосу песка и свесившиеся к воде ивы. Вполне себе миленько, уютно и, главное, без лишних глаз.

Денис Васильевич был тотчас же послан за пледом, а, когда вернулся, обнаружил девушку плавающей метрах в десяти от берега.

– А водичка-то теплая! – завидев Дениса, с довольной улыбкою на устах сообщила дева. – Давай-ка ко мне! Поплаваем наперегонки.

– Наперегонки? А запросто!

Бравый гусар не заставил себя упрашивать, наплевал на ложный ханжеский стыд, быстро скинул с себя всю одежду и вошел в воду:

– Брр! Не такая уж она и теплая… Ой! Только не брызгайся! Я кому сказал? Ой…

– Ага-а-а! Попался!

– А вот я сейчас кого-то отшлепаю!

– Сначала догони!

Сена в этом месте была не очень широкой, и молодые люди пустились вплавь аж до того берега, почти до Вернона, по крайней мере – до его пригорода. Несколько домиков, яблоневые сады, небольшая дощатая пристань с рыбачьим судном. У пристани плескались ребятишки, некоторые из них старательно разрисовывали мелом борт стоящего суденышка, не такого уж, впрочем, и маленького.