Агния Миллерова - Повелитель моря (СИ)

Три последних недели были для Агаты самыми невероятными в её жизни. Всё это время она, затаившись в сознании Анри, лишь тихо наблюдала его глазами жизнь в далёком Карибском море эпохи испанской колонизации. Дело это оказалось не таким простым, как думалось раньше — Анри и Агату разделяли не только триста пятьдесят один год и девять тысяч триста девяносто километров, но и созданная расстоянием семичасовая разница во времени. Ну, в самом деле — как наблюдать за человеком, если вы уже сели завтракать, а он только идёт спать? С одной стороны, это было удобно, потому что ночью у Анри, обычно, ничего особенного не происходило, зато у Агаты это время занимала работа. Но, с другой стороны, когда на Карибах начинала кипеть жизнь, Агата уже валилась с ног — сезон отпусков ещё не был в полном разгаре и пациентов было много, да и домашние дела требовали времени и сил.

Рассказать кому-нибудь о приключившемся с ней Агата не решилась — проработав почти двадцать лет психологом, она понимала, какой может быть реакция тех, кому бы она доверила свою тайну. Да и рассказывать пока было нечего — в течении этих недель ничего особенного не происходило, если не считать несколько морских боёв армады Анри с пиратами. Тем более что бои, учитывая большое преимущество испанца в количестве кораблей, в обоих случаях закончились быстро. Однако зажимать уши от грохота пушек ей с непривычки таки пришлось, да ещё и при пациентах. Благо стояла жуткая жара и можно было сослаться на боль в ушах, спровоцированную сквозняками и вентилятором.

Но от пребывания в теле испанца страдал не только слух, но и обоняние. К вони припортового города и корабля, обмазанного какой-то едко пахнущей белой пастой, с пропитанными вонючим жиром парусами и обмазанными смолой канатами она привыкала довольно долго. Но ещё хуже дело обстояло с вездесущим запахом немытых потных тел и чеснока. К счастью, ароматические палочки и масла, с помощью которых в кабинете создавалась располагающая к задушевной беседе атмосфера, хорошо переключали обоняние на себя.

Тем не менее, Ярослав заметил изменившиеся интересы жены. Министерство, которое заключило с ним контракт на обеспечение и обслуживание компьютерной техникой, расширялось, и его и без того ненормированный рабочий день растягивался иногда допоздна. Но, когда бы он ни вернулся домой, он заставал Агату не у телевизора, а с планшетом, читавшей не о новинках медицины, а то дневники конкистадоров, то биографии испанских дворян, то историю Испании и её колоний.

Агата действительно пыталась узнать о эпохе, в которую попала, как можно больше. Вначале ею двигало желание доказать самой себе что видимое частью её сознания не галлюцинация. Потому она стала искать в сети морские термины, которые слышала чаще всего. Оказалось, что все те неслыханные ранее слова, как «рангоут», «нактоуз», «бейдевинд» и подобные — не плод больного воображения. Подобным образом дело обстояло и с именами. Нашла она в сети и историю рода Альменара, представителем которого был губернатор, и графов Алькаудете, из которого был близкий друг Анри — коммодор Фернандо, и, конечно же, были там и герцоги Альба, включая дона Фернандо Альварес де Толедо-и-Мендоса — отца дона Себастьяна. Страницы истории семнадцатого века оживали перед Агатой, хотя она и смотрела на неё глазами Анри.

Всё более убеждаясь в реальности происходящего, женщина задумалась о причинах и реализации переноса части её «я» не просто в чужое тело, а ещё и отделённое во времени. Увы, ни медитации, ни поиски в интернете подобных историй ничего не дали. Исходя из твёрдой веры в то, что случайностей не бывает, а подлинный смысл переноса, как и то, кто и как это сделал, откроется рано или поздно, она отважилась «выйти из тени».

Чтобы лучше понимать мотивацию поступков человека, с которым ей теперь пришлось делить тело, Агата решила действовать по хорошо отработанной схеме и «просмотреть» прошлое Анри. Но не только это было причиной её любопытства — была в этом мужчине какая-то затаённая в душе грусть. Она читалась и в его глазах, когда, заставив испанца задержаться у зеркала, Агата впервые смогла рассмотреть его. Однако осторожное копание в памяти «сожителя» ничего не дало — слишком глубоко он прятал воспоминания о своём детстве и юности, сопротивляясь даже во сне. Пока Агата «выкапывала» из самой глубины памяти Анри образы родителей, она ощущала обволакивавшие душу тепло и любовь, но чем выше она поднималась, тем замытее становились картинки, а сознание заполняла печаль. Поняв, что Анри специально прячет в глубину подсознания какую-то сильную душевную боль, Агата решила попробовать разговорить его.

Не смотря на неудачные попытки проникнуть в память «сотельника» сказать, что время прошло бесполезно, было бы нечестно. Слушая мысли Анри, она была приятно удивлена, поняв, что тот тоже составляет психологические портреты своего окружения и даже систематизирует их. Людей он подразделял на три категории: те, кому можно полностью довериться, те, кто словно флюгеры — держат нос по ветру и своего не упустят, но, если уж дали слово, то сдержат его, и те, что во всём ищут лишь свою выгоду и обманут, даже поклявшись, если получат более выгодное предложение. К первой Анри относил всех своих друзей и Себастьяна. Из второй Агата пока знала лишь губернатора Белиза, а вот в третьей, похоже, расположилась жена Фернандо. Такое мнение Эль Альмиранте о жене друга Агате показалось необоснованным, тем более что в памяти Анри ей не удалось найти аргументов для такого размещения. Заинтригованная, она, посетовав, что не может перепрыгивать из одной головы в другую, решила, что ответ может быть спрятан где-то в глубине подсознания Анри и надеялась со временем разгадать эту загадку.

Пользуясь тем, что в пятницу приём начинался во второй половине дня, женщина решила предшествующую ночь посвятить более активным действиям. Дождавшись, когда муж уснул, Агата тихо вышла из спальни и не зажигая свечи, села на ковёр в сукхасану и полностью переключилась на Анри. Тот в это время сидел в церкви, благоговейно распевая псалмы. Агата не была атеисткой. Как и многие в тяжёлые жизненные моменты она искала бога, но встретившиеся на её пути попы вызвали отторжение к христианству и толкнули на поиски альтернативы. Начитавшись древних и современных философов и мистиков, Агата создала себе свою собственную картину Вселенной и её законов. И они отличались от тех, которые проповедовала церковь. Поэтому, когда Анри погрузился в свои мысли, задавая богу вопросы, на которые вряд ли получил бы ответ Небес, Агата на очередное «Почему?» ответила сама фразой, которая звучала в ней ещё со школьной скамьи: «Потому что религия — опиум для народа!». Нельзя сказать, что Анри испугался. Вначале он даже не понял, что чужой голос, заговоривший с ним, у него в голове, и стал оглядываться. Осознав, что никто из сидевших рядом не обращался к нему, он растерялся. А Агата, решив заявить о себе и установить контакт, продолжала свою антирелигиозную проповедь. И только тогда, когда почувствовала нарастающий в сознании Анри страх, осознала, какую сделала глупость. Человек из XVII века, особенно испанец, уверенный в незыблемости католичества и никогда не слышавший даже слова «телепатия», первым делом подумал, что это сам дьявол искушает его, проверяя силу веры. Лихорадочно соображая, как выпутаться из этой ситуации, Агата невольно втянулась в дискуссию, пытаясь выдать себя за «голос подсознания». Вышло не очень убедительно, потому она продолжила следить за Анри, стараясь сгладить последствия «контакта». Да и события начали стремительно развиваться. Ошарашенная не менее Анри вначале откровенным признанием в любви дочери губернатора, а затем присягой дона Себастьяна, Агата забыла про сон. Краешком сознания наблюдая за ужином в доме Фернандо и испытывая лёгкое опьянение от выпитого испанцем алкоголя, она наслаждалась вкусом ранее неведомых блюд и размышляла над мотивами, побудившими гранда принести, по сути, вассальскую присягу плебею. Мотивы Исабель тоже были не очень понятны — чтобы она там ни говорила, но Агате не очень верилось, что дочь графа хотела бы стать женой пусть даже богатого и красивого, но простолюдина. Но ещё менее она верила словам Себастьяна. «Зачем ему это нужно?» — задавалась она вопросом. В отличие от Анри, поверившего в искренность клятвы, Агата, как человек современный, верила в бескорыстие так же, как и в инопланетян — и то, и другое наверняка существует, но где-то очень далеко.