Владислав Савин - Врата Победы: Ленинград-43. Сумерки богов. Врата Победы

Мы начали очень медленно двигаться вперед. И тут из-за стены полетели гранаты, с криком «полундра» и русской бранью. И это было по-настоящему страшно. Сэр, я не хочу обидеть британцев, я знаю, что они храбрые и умелые солдаты. Но русская морская пехота – это что-то совсем запредельное! Это просто бешеные дьяволы, немцы называют их «шварце тодт» – «черная смерть» – с которой солдатам вермахта приказано избегать ближнего боя, а если не получилось, то не возбраняется и сдаваться! И Вольф это знал тоже – впервые я видел нашего грозного оберфельдфебеля напуганным! Он не побежал, но попятился, вскинув пулемет, и сорвавшимся голосом заорал: «Фойер!» – полосуя очередями поверх стены. Зачем, сэр? Ну так даже нам в эти мгновения показалось, что сейчас через забор перепрыгнут десятки русских морпехов, прямо нам на головы, и начнут нас убивать, никто убежать не успеет! Истинно, что если бы с той стороны кто-то бы лишь высунулся, мы бросились бы наутек в панике, толпой, без оглядки. А так мы всего лишь мигом оказались позади немцев – и Вольф словно не заметил этого вопиющего нарушения дисциплины!

Затем оберфельдфебель приказал нам залечь. И мы легли и ждали неизвестно чего. После появился немецкий офицер и стал орать на Вольфа. Я уже мог понимать по-немецки и слышал, как фельдфебель ответил: «Герр гауптман, есть серьезные опасения, что там не англичане, а русские, причем морская пехота. Их немного, иначе бы они обязательно контратаковали – и похоже, что у них проблемы с боеприпасами. Но даже полувзвода их хватит, чтобы перебить все это стадо – мы лишь снабдим русских оружием и патронами, которые эти свиньи сами туда поднесут. Вы ведь помните тот бой под Бельбеком, как всего десяток русских полдня держали нашу роту, снимая патроны с наших же убитых – а когда мы все же всех их положили, в нашем строю осталось меньше половины настоящих солдат вермахта, прошедших Францию и Грецию, а не этих обгадившихся кавказских свиней». И гауптман сразу сдулся, пробормотал что-то про артиллерию и «ждать» и исчез. А мы лежали и молились – потому что знали, что никакой обстрел не уничтожит там всех, и когда мы пойдем вперед, уцелевшие постараются продать свою жизнь подороже. Я решил, что по приказу атаковать подбегу к стене первым и встану под ней, как учили, подставив плечи ступенькой – чтобы самому лезть последним, когда все будет кончено. Под стеной лежали тела наших товарищей, как мешки, никто не озаботился их вытащить, и мне было страшно, что возможно, через час я буду лежать так же. Господи, помоги мне, это совсем не моя война!

Артобстрела так и не было. А город за нашими спинами дрожал и горел, тряслась земля, в небе были целые тучи самолетов. Когда уходили одни, прилетали другие! Никаких приказов ни от кого больше мы не получали – наверное, разбомбило и штаб! – так настала ночь, кажется я даже уснул, лежа с винтовкой наготове. Затем я ничего впереди не видел, но Вольф, появившись откуда-то, сказал: «Там выгружается не меньше полка, отходим!» Мы поднялись и отступили наверх, в город, самолетов в эту ночь было меньше, мы прошли колонной несколько кварталов, когда нас накрыло – воя бомб не было. Наверное, это стрелял британский крейсер или линкор. Что стало с остальными, не знаю, утром меня подобрали британцы и были столь любезны, что не пристрелили на месте, как это сделали бы мы, а оказали медицинскую помощь. После была Англия – в только что взятом Гавре не было лагеря для пленных, так что меня погрузили на одно из возвращающихся судов, вместе с британскими ранеными.

Что было дальше? Английский плен. Меня заставляли работать на ферме, копать картошку, ухаживать за скотом – меня, потомка князей Ракошвили! А когда война в Европе наконец завершилась, предложили выбрать – или выдача СССР, или Иностранный легион, пять лет. И хотя воевать я не хотел совершенно, но жить хотелось еще больше! И Бог смилостливился – мне повезло очень скоро получить место ротного «дядюшки», так в Легионе называли повара, интенданта и каптера в одном лице – так что я не слишком часто бывал на линии огня. Индия, Африка – о боже, куда там Киплингу с нашими приключениями! Но я остался жив, получил свое «отпущение грехов». Ну, а отчего у меня паспорт французский и я гражданин Франции, это совсем другая история, сэр.

А отчего я осел здесь, в Гавре? Знали бы вы, сколько мне стоило и денег, и труда построить этот ресторан, «Старый Тифлис» – где, насколько возможно, передан дух моего Тбилиси, которого я никогда не увижу. Вам, европейцам, этого не понять – не обижайтесь, сэр, но вы кажетесь слишком деловыми, чопорными и скучными, в сравнении с подлинно грузинской душой!

Что для немца бурное веселье – для грузина похоронный марш.

Что для француза пышное застолье – для грузина завтрак на двоих.

Что для британца верх любовной страсти – для грузина в ней великий пост.

А вот русские меня понимали. И самые дорогие мои клиенты – это моряки с русских судов, зашедших в этот порт. Но никто из них не знает моей биографии – все считают, что мои предки попали во Францию после революции большевиков. И пожалуйста, не раскрывайте этот мой секрет – пусть меня считают из тех детей, что не отвечают за грехи отцов. Ведь так будет лучше, сэр?

И еще одна маленькая просьба, сэр-генацвале. Не пишите, пожалуйста, про мой княжеский титул. Среди моих соотечественников есть такие плохие люди, что его не признают. А я уже старый и мирный человек, мне совершенно не нужны проблемы!

Майор Цветаев Максим Петрович, 56-й гвардейский (бывший 1201-й) самоходно-артиллерийский полк. Зееловские высоты, февраль 1944 года

Мы успели. Пришли как раз тогда, как это было нужно.

Я не верю в бога как коммунист, советский офицер и бывший учитель. Что бы ни говорил отец Даниил, от лица Церкви вручавший нам новенькие самоходки взамен погибших в том бою с эсэсовцами из «Викинга» (вот это оперативность! Как и когда успели?) – но скажу за себя и своих товарищей, нас вело на запад не Провидение, а желание скорее увидеть Берлин. Всего год назад мы были у Сталинграда – теперь же перед нами само логово фашистского зверя. После таких побед нам казалось, что мы можем все.

Оттого и получилось, что мы, получив приказ об оперативном подчинении Четвертому мехкорпусу Восьмой гвардейской, пошли не назад, а вперед, к Одеру, место сосредоточения – Кюстрин. И прибыли туда почти на сутки раньше, к удивлению гвардейцев-катуковцев. А буквально через час, одновременно с приказом о нашем переподчинении Первой танковой, полк получил боевую задачу.

Кюстрин? Обычный немецкий город, дома из красного кирпича, похожие на крепости, плотно лепящиеся друг к другу, узкие улочки, где едва может проехать танк, садики за чугунными оградами – и белые флаги, свисающие из каждого окна. Мы переправились на тот берег на рассвете, помню еще у моста батарею немецких зениток «восемь-восемь», уже с нашими расчетами. Прошли деревню Китц, двинулись по автостраде, но скоро свернули влево, к гряде высот. Приказ был занять оборону по гребню. В том единственном месте, где гряда высот проходима для техники и с обратной стороны. Сейчас я думаю, что было бы, успей мы его выполнить – даже если бы работали на выдвижении, выстрел-отход, скорее всего, сгорели бы там все. Но мы не успели – и это оказалось решающим. Как и то, что у меня в стволе был снаряд, бронебойный, на случай внезапной встречи с немецкими танками.