Владислав Савин - Врата Победы: Ленинград-43. Сумерки богов. Врата Победы

– …беспрекословно выполнять все приказы командиров и комиссаров…

Вспоминаю, сколько у нас в ту, первую зиму намучились с «партизанщиной»: хочу воюю, хочу – нет, никого не слушаю, и ты вообще кто такой, командир? Как правило, такие отряды погибали при первой же карательной экспедиции или разбегались после первого же настоящего боя. Или, что самое худшее, превращались в банды – забившись в глубину леса и совершая вылазки лишь за продовольствием, грабя население. Настоящим партизанам такие банды были лютыми врагами, поскольку вбивали клин между партизанами и народом – а потому после давили их беспощадно, как полицаев; но в самом начале это крови попортило немало. А в сорок третьем уже все большие партизанские соединения имели военную организацию и дисциплину, по приказу Большой земли совершали рейды в сотни километров по немецким тылам в заданный район – и все сражавшиеся там усвоили: без дисциплины не может быть войны! И эта дисциплина должна быть сознательной, а не бездумной! Вот, наверное, отчего было решено, что гарибальдийские бригады будут создаваться изначально как коммунистические, без всякой демократии. В каждой есть бригадный комиссар, и в каждом из четырех батальонов бригады есть батальонные комиссары, и в каждой из трех рот каждого батальона есть ротные политруки. Интересно, у нас большие партизанские соединения, имеющие регулярную связь с Большой землей, официально считались воинскими частями РККА, имели даже свой номер полевой почты, а все бойцы и командиры числились военнослужащими, с присвоением воинских званий, сроками выслуги и денежным содержанием (по заявлению, переводилось на сберкнижку или пересылалось родным в нашем тылу) – а кем будем считаться мы здесь?

– …клянусь добросовестно изучать военное дело, всемерно беречь доверенное мне военное и иное имущество…

Когда до нас дошел фронт, летом сорок третьего, то мы ждали, что соединение будет расформировано, а личный состав – кто на фронт, кто на работу в тылу. Однако же нас, ковпаковцев, сабуровцев и еще кого-то перевели в штат НКВД. А до того еще был «диверситет», как мы называли курсы, где мы и учились, и учили, сами передавали опыт и усваивали чужой, полученный на этой войне. Затем большинство ушло на фронт – не с немцами, а с бандеровской и польской нечистью, уж этот враг хорошо нам знаком! – а мы, подрывники-диверсанты, остались. Чтобы разлететься уже персонально кто куда – много позже я узнал, что Всеволод Клоков, Володька Павлов, Митя Резуто попали аж в Ирак, к курдским товарищам, рвать немецкие нефтепроводы. Ну а мне припомнили опыт Испании и как я на Волыни сделал диверсионный отряд из сотни необученных деревенских парней. И вот – Италия. В тридцать седьмом убивал этих берсальеров под Теруэлем, теперь учу их соотечественников, как самое справедливое общество построить.

Нам все же в чем-то было легче. Ну не было такой спешки – чтобы подготовить даже батальон за пару недель! В РККА, несмотря на военное время, гоняли бы до фронта не меньше двух-трех месяцев, а то и полгода! Впихнуть в этих, пусть даже горящих энтузиазмом, помимо одиночной подготовки, основы тактики малых групп, бой в лесу, в горах, в населенном пункте! Слаживание в составе отделения, взвода, роты. Батальон в партизанской войне – это высшая тактическая единица, а вся бригада, уже оперативно-тактическая, обычно же батальоны сражаются вместе, если противник очень серьезный, и то, у каждого своя частная задача и свой маршрут выдвижения и отхода. Нам приходилось учиться собственной кровью – здесь же и расскажут, и покажут, и научат, как надо – но командирам, они же инструктора, не позавидуешь! Время, время – а сколько его у нас?

В партизанской войне очень важен начальный этап. Когда собственно боев мало и враг в благодушии – но формируются основы: организуются сами отряды, закладываются базы, собирается оружие, налаживается связь, изучается обстановка. У нас сейчас, по большому счету, это и происходит – но ведь план диверсий, прежде всего на железных дорогах, никто с нас не снимал! Вот отчего наша диверсионная рота, это по сути, самая воюющая: ходили мы уже на железку, что идет через Тренто от австрийской границы, закладывали «минные поля», серии МЗД-5. Ой, что там было – немцы ведь непуганые, войска тут они, правда, в основном с запада вводили, и морем, но и здесь тыловое снабжение шло, и маршевое пополнение личным составом. И прервали мы движение напрочь – когда мины уже под рельсами, и приборы срочность отрабатывают, на боевой взвод через сутки, через двое, через неделю, бесполезно уже этот участок охранять, хоть ты там укрепрайон вдоль дороги сооружай!

Но вот внимание немцев к себе мы привлекли, это минус. И значит, следует ожидать от них активных действий. От карательной экспедиции, если они найдут незанятую дивизию, до самого опасного для нас – посылки егерей. Ведь кто для мышей опаснее – десяток котов или один горностай, такой маленький, что в любую норку пролезет? И на месте самого главного немца, не найдя лишней дивизии, я бы послал свой «Осназ» персонально против нас, русских товарищей, как цементирующей и организующей силы. Есть у нас, конечно, и свои «егеря», разведрота, изначально был наш Осназ, но так как часть товарищей пришлось поставить на должности командиров рот и взводов, да и было наших все ж не рота, пополнили, конечно, рядовым составом из местных, наиболее толковых, отчаянных и надежных. Но все равно, специально натасканные егеря – это страшно, встречались мы с такими в Полесье в самом конце! Причем опасны могут быть и малыми группами, и ночью, и в глубине нашей территории – в отличие от армейцев, которые за пределы гарнизонов вылезали даже днем в числе не меньше, чем ротой. А прибытие крупных сил, чтобы прочесать весь лес, это процесс небыстрый и хорошо разведкой обнаруживаемый – а вот о появлении взвода егерей, ведущих против партизан по сути партизанскую же войну, можно узнать, лишь когда в самом сердце партизанского края начинают бесследно пропадать люди и целые группы, идущие на задание или в соседний отряд. И хорошо, если в отряде находились охотники-лесовики, кто могли играть с таким врагом на равных – иногда же единственным выходом было срочно просить Большую землю прислать группу Осназа. Летом сорок третьего уже можно такое было позволить.

Разведчиков и диверсантов в бригаде даже по внешнему виду легко отличить. Все в наших камуфляжах и с нашим орудием: ППС, СВД, СВУ – совсем как советские солдаты, вот только на головах у местных товарищей вместо пилоток береты, зато с нашими звездочками, или все те же «петушиные» шляпы, тоже со звездочками на тулье. Впрочем, не только среди разведчиков, но и во всей бригаде считается очень почетным быть похожим на советских – поскольку именно мы сейчас задаем фашистам перца! Но наши камуфляжи, кроме как у разведчиков и диверсов, редкость. Зато носить нашу форму считается большой привилегией. И даже оружие – немецким, которого много, мы охотно делимся с прочими мелкими отрядами и группами, кто пока возле нас, но еще не под нашим командованием, а вот советское лишь у тех же разведчиков-диверсантов и у командиров-инструкторов. В итоге же итальянцы сделали выводы совершенно неожиданные – ладно, автомат, но чтобы за нашу мосинку отдавать две немецкие винтовки? А когда очередным рейсом привезли партию советского обмундирования – так за него едва не дрались! Хватило, конечно, не на всех. Но вот знаки различия, строго по Уставу, самодельные петлицы с треугольниками или кубарями, у всех, принявших присягу (и этим гордятся как отличием наших «Красных бригад» от прочей партизанской слабоорганизованной мелочи). Ну а до парадных погон дойдет еще нескоро [45] Напомню, что в альт-реальности погоны в РККА ввели в январе 1943-го, однако при полевом снаряжении с разгрузочным жилетом или штурмовой бронекирасой это оказалось неудобным, погоны были не видны. Потому для «боевого» обмундирования были сохранены петлицы с треугольниками, кубарями, шпалами, звездами. Также не были отменены прежние звания для политработников и госбезопасности, хотя военврачи, военюристы, воентехники и интенданты получили звания, единообразные с армейскими. .