Владислав Савин - Врата Победы: Ленинград-43. Сумерки богов. Врата Победы

В других батальонах комиссары и политруки (и наши, и итальянцы) разъясняют личному составу, надо полагать, то же самое. Так что боевой дух вполне на уровне. Вот только выучку к нему добавить!

– …я всегда готов по приказу народного правительства выступить на защиту моей Родины – Свободной Италии и, как воин Итальянской Народной Красной армии, я клянусь защищать ее в одном строю с Советской армией, мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами.

А ведь скоро начнется! И не все из стоящих в этом строю увидят новую Италию! Но надо, чтобы они сами добыли свободу своей страны, и заплатили своей кровью – что даром досталось, то не ценят и забывают быстро. Хотя не должно быть больших потерь – наши рядом, прикроют и помогут. Ведь до того уже доходит, что к нам, то ли в командировку, то ли на рекогносцировку, прилетают офицеры Девятой гвардейской и воздушно-десантных бригад, и даже целыми взводами, та же десантура – причем не только взглянуть, но и поучаствовать, как с нами к железке ходили в последний раз! Сила на границе собирается – причем, у товарища Тольятти уже и своя армия есть, из сталинградских пленных сформировали две горнострелковые бригады, тоже здесь уже, и от них представители к нам прилетали!

И когда придет приказ и рванут наши вперед, через границу. И приземлятся на наши аэродромы здесь, в итальянском тылу, самолеты с нашими десантниками. И начнется локальный Армагеддон на железных дорогах (уж мы-то позаботимся!). И ударим мы, захватывая мосты, тоннели и прочие важные объекты (которые как раз взрывать не надо!). И двинемся на Рим – будет по-справедливости, если наши бойцы, готовые сражаться и умирать за новую социалистическую Италию, поучаствуют в освобождении своей столицы (с нашей помощью, конечно, чтобы не смели проиграть!). Наше время приходит, а фашизму и капитализму – на свалку истории!

– …если же по злому умыслу я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет ненависть и презрение товарищей, и суровая кара от их руки.

Любопытно, Муссолини тут же, в Италии повесят, когда поймают? Или придержат, чтобы после, вместе с Гитлером?

Берлин, кабинет рейхсфюрера, 10 февраля 1944 года

– Ну, здравствуй, Руди! Порадовал же ты меня… Девять десятых всех, занимающих высокие посты в партии, армии, госаппарате, не говоря уже о деловых кругах – потенциальные, а возможно, и реальные предатели и заговорщики? Или я неправильно понял твой доклад?

– Генрих, ты же отлично понимаешь. В таком деле никто не будет оставлять никаких бумаг. И если не дурак – что на таких должностях все же редкость – то и в разговоре не станет расставлять все точки над и. Просто беседа, никого ни к чему не обязывающая: «а если бы», «предположим». И очень может быть, такой поначалу и являющаяся – и оставшаяся ею, при неблагоприятном развитии ситуации. Вот только беседа «а что бы вы сделали, если завтра вдруг помрет наш любимый вождь» имеет совсем другой оттенок, когда ее ведут Фигуры, имеющие власть.

– Есть ли среди болтунов наиболее активные? Главари, которых можно изъять, в назидание другим?

– Активные, Генрих? Строго по иерархии! Поскольку считается, что чем выше пост занимает некто, тем больше он может себе позволить. Так что, при изъятии вышестоящих – те, кто придут на их место, будут ничем не лучше. Может быть, только станут старательнее придерживать язык… первое время.

– Ну и что ты предлагаешь?

– Я? Генрих, я всего лишь орудие в твоих руках. Ты спросил – я ответил. А решать – тебе. Что до моего личного мнения, то я старый человек и давно уже смотрю на жизнь философски. Человек – это такая тварь, что всегда старается прежде всего для себя. Если это совпадает с общей целью, имеем полезного члена общества. Иначе же – преступника. Применительно же к нашему случаю, если взять за цель благо и само выживание рейха, то пока оно несло выгоду большинству, толпа орала «зиг хайль». А сейчас даже не очень умным ясно, что дальнейшее следование той цели завтра легко повлечет большую беду конкретно для него. И как раз умным выглядит предусмотреть свое отступление – разница в том, когда конкретно кто решится? Но предусматривают все. Ведь у тебя же, Генрих, тоже есть валенберговский паспорт? Только не принимай оскорбленный вид, это давно уже секрет Полишинеля, эти сине-желтые книжечки есть сейчас у всех сколько-нибудь значимых людей в Германии. Я не удивлюсь даже, если окажется, что и у самого…

– Ну, Руди… Благодари судьбу, что ты очень мне нужен. И конечно, что ты мой старый друг.

– Я так понимаю, что первое весомее второго? И ты вызвал меня не просто так, поболтать. Давай.

– Что?

– Картину преступления. Зачем тебе еще нужен старый сыскарь?

– Ну что ж… Ты понимаешь, что ни одно слово не должно покинуть этой комнаты?

– Тогда выключи свой магнитофон. Думаешь, я не знаю?

– Уже. Дело очень деликатное.

– Я весь внимание.

– Очередной заговор против фюрера.

– Кто на этот раз?

– Прочти. Всего один листок. Донесение нашего человека в Швейцарии.

Шелест бумаги.

– Дьявол. Дьявол, дьявол!

– Ты напуган, Руди? На тебя не похоже!

– Как я понимаю, ты хочешь, чтобы я установил, правда ли это? И если да, то размотал всю цепь?

– Ты абсолютно правильно понял.

– Так вот, Генрих, я отказываюсь. Не берусь. По причине полной бесперспективности. Это дело – стопроцентный, заведомый глухарь. И смею заверить, призови ты сюда самого Шерлока Холмса, он сказал бы тебе то же самое. Потому что нельзя схватить призрак – который материализуется, лишь когда наносит удар!

– Поясни.

– А что тут пояснять? Сколько лет нашей службе? А хваленой британской разведке? И ты думаешь, кто-то может играть против тех, чья традиция и опыт насчитывают века? Ты считаешь «опус деи» подобием обычной разведки обычного государства, всего лишь с именем Ватикан – ну так я тебя разочарую: то, что показалось миру под этим именем совсем недавно, это всего лишь одно из новых лиц того древнего и неназываемого. И орден иезуитов тоже, возможно, всего лишь оформил в себе уже существующее задолго до него. Ловя шпиона, всегда ищи, где и когда он был завербован. Подозрительным является тот, кто разделяет взгляды врага. И что ты будешь делать с тем, кто известен тебе с абсолютно безупречной биографией и может быть вполне достойным человеком во всех отношениях – вот только, когда ему придет приказ, он выполнит это, не задумываясь? Возьмешь под подозрение всех католиков – так, насколько мне известно, у них сохранилось правило иезуитов, адепту дозволено в жизни не притворяться, а реально быть человеком другой веры, и даже атеистом – служба Ордену искупает все грехи! И ни ты, ни я не сумеем догадаться, что абсолютно невинные слова, сказанные одним адептом другому, могут означать беспрекословный приказ совершить нечто, уже обусловленное?