Евгений Шалашов - Призраки Черного леса

Живые люди продолжали спать как ни в чем не бывало — громко храпел Томас, лежавший на спине, ему не уступал Зарко, и даже молодая лекарка, заразившаяся от старшего поколения, тихонько похрапывала.

Убирая оружие в ножны, показывая жеребцу, что опасность миновала, я подумал, что спутники, в отличие от меня, поступили мудро. И мне, дураку, если уж не спалось, нужно было просто покрепче зажмурить глаза и сделать вид, что вокруг ничего не происходит.

Утром не удержался, чтобы не рассказать о новой встрече с призрачным обозом. Как оказалось, Томас тоже слышал про этот обоз, но, в отличие от цыгана, имевшего смутные представления, за что были наказаны купец и его люди, сказал очень уверенно:

— Хозяин обоза видел, как родители ребенка убили, но не спас. За это его и прокляли.

— Ребенка убили? — всполошился цыган. — Как так можно — своего ребенка убить?

Зарко расстроился не на шутку. Ребенок — свой ли, чужой ли — для цыган священное существо. До семи лет ему позволялось делать все, что угодно, и даже бить за проказы ребенка было нельзя! Я ни разу в жизни не видел цыганских детей-сирот, хотя взрослые погибали довольно часто. После смерти родителей сироту возьмет к себе близкий родственник, нет близкого — возьмет дальний. Нет родственников — возьмут соседи или случайные знакомые. А встретится цыганам любой ребенок, оставшийся без родителей, — они его тоже возьмут и вырастят, как своего. Я бы не удивился, если бы узнал, что Папуша, так не похожая на своего деда, не родная внучка, а приемная. Правда, не понимаю, как безумная любовь к детям может сочетаться с рубцами на спине девушки, но кто я такой, чтобы судить других?

— Страшное это дело — ребенка убить, — покачал головой Зарко. — А тот, кто смотрел, как его убивают, — тот еще хуже. Верно, за такой грех и проклял Господь лес и всех тех, кто убивал и смотрел.

— Курдула говорит — если муку не просеивать, жучок заведется. — Посмотрев на наши недоуменные лица, Томас пояснил: — Это я к тому, что если лес проклят, то нечисть тут и заводится. Хорошо, что вы меч достали, не зря фрейлейн Кэйтрин старалась.

— А при чем здесь Кэйтрин? — удивился я.

Томас посмотрел на меня слегка снисходительно.

— Вы-то в ту ночь спать изволили, а мы с Курдулой к походу готовились. Старуха сухари сушила, а я арбалетные болты готовил для всякой нечисти — цельный грош извел! А фрейлейн Кэйтрин к патеру пошла, ваш меч освящать. Патер-то сердился вначале, идти не хотел, — мол, утра дождитесь, как все добрые люди, но куда там. Вы же нашу фрейлейн знаете — переупрямить ее до сих пор никому не удавалось. Пришлось святому отцу службу служить и освящение проводить.

— Вона… — протянул я.

Теперь понятно, почему призраки шарахались от моего меча. И еще… Вслух об этом говорить не стал, но мысленно улыбнулся, припомнив намокший подол и испачканные туфли Кэйт. Вот она куда ходила! Приеду — попку надеру, чтобы по ночам не гуляла. Если рука поднимется. Все-таки до храма идти не близко, да еще ночью! А если бы что-то случилось? Нет, надеру!

— Господин Артаке, вы что решили? — подал вдруг голос Томас. — Я слышал, что вы меня в усадьбу хотите отправить?

— Хочу, — подтвердил я. — А что с тобой делать, с раненым? Либо в усадьбу возвращаться, либо здесь оставлять.

— В усадьбу не поеду, — твердо сказал старик. — Как я фрейлейн Кэйтрин в глаза посмотрю? Вместе поехали, вместе обратно вернемся.

— Правильно старый говорит — вместе идти надо, — поддержал Томаса цыган, хотя конюх говорил немного о другом. — Ты, баро Артаке, человек умный и воин умелый, но один в Черном лесу пропадешь. Лучше мы еще день-другой здесь побудем, подождем, пока старый на ноги встанет, а потом все вместе пойдем. А Папуша пусть домой возвращается.

— День-другой? — усмехнулся я. — А две недели не хочешь?

Раны у старика не тяжелые, но крови он потерял много. Хорошо, если сможет встать через неделю, а уж когда сумеет ходить, тем более по лесу, — известно одному Господу.

— Я могу старого гаджо за два дня на ноги поставить, — твердо сказала лекарка. — А понадобится, так за один день.

— Вот видишь, баро, а ты со мной споришь, — победно вскинул голову Зарко. — Внучка у меня умная. Сказала, поставит на ноги, — значит, поставит.

— А я разве спорю? — пожал я плечами. — Поставить-то она его поставит, а что потом?

— В лес вместе с нами пойдет, — сказал Зарко, но уже без прежней уверенности.

Поставить на ноги — не значит вылечить. У цыган всегда есть в запасе какие-нибудь хитрости, пригодные хоть для коней, хоть для людей. Я не сомневался, что у девчонки есть в запасе хитрые травки, способные поставить старого конюха на ноги даже за день-два. И встанет он, и в лес пойдет с нами, но выйдет ли из него? А если выйдет, чем обернется для старика быстрое лечение? Матушку-природу не стоит обманывать. Я бы еще согласился, если бы у нас на хвосте висела погоня, тогда можно и рисковать, а так?

Зарко и Папуша говорили то по-цыгански, то по-швабсонски, вперемежку с силингским, но мы их понимали — внучка рвалась в лес, вместе с дедом, но старый конокрад не хотел тащить девчонку в пасть непонятно какого зверя. И я бы его на месте не пустил.

А еще я понимал, что перехитрил самого себя. Народ был уверен, что славный рыцарь Артаке пойдет в страшный Шварцвальд один, будет искать там останки молодого Йоргена до победного конца! Но я-то хотел только зайти в лес, побродить там полдня для очистки совести и вернуться обратно на поляну, ставшую почти родной. За день и Гневко никто не съест (а пусть бы попробовали!), да и меня тоже… Но говорить об этом вслух не хотелось.

— Думаю, лучше всего, если мы с Зарко в лес пойдем, а Папуша с Томасом нас будут ждать. И за конями присмотрят. Пойдешь со мной, баро? — спросил я цыгана.

— Пешком? — скривился цыган.

— А ты не видишь, какой тут лес — деревья стоят, как колонны, не пройти, не проехать. Нам лошадей на своем горбу тащить придется.

— Я что скажу, баро, — заявил цыган. — Там, где человек пройдет, конь тоже пройти сможет. Я с лесом давно дружу, знаю, что тропка всегда найдется. Овраг, если не спешить, обойти можно. Нам же в лесу не воевать, а только вперед идти.

— Верно он говорит, господин Артаке, — вмешался Томас. — Те деревья, что у дороги растут да вокруг поляны, они и впрямь тесно стоят. Но дальше пореже будут. Я ж, сами знаете, кроме конюха еще и садовником был. Ежели деревья тесно стоят, они друг дружке мешать станут. Для корней под землей место надо, чтобы воду искать, вот они друг дружку и давят. Те, что сильнее, вверх лезут. Чуть глубже в лес, там и проехать можно. Ну, где-то в поводу поведете. Но с конем вернее, да и припасы сможете взять.

Я слегка задумался. Идея идти в лес вместе с Гневко мне нравилась больше, нежели оставлять его здесь, под надзором цыганки (от Томаса, как от сторожа, проку не будет). Да и гнедой, если оставить, может обидеться. Не поймет боевой друг, что я о нем проявил заботу. У жеребца свой кодекс чести — сам погибай, а друга (или хозяина?) выручай.