Александр Михайловский - Освободительный поход

Но даже если бы генерал Ханрици был в Минске и попробовал вмешаться, вряд ли у него что-нибудь получилось. Дело в том, что в самом городе подчиненных ему частей имелось немного: комендатура да зенитчики на железнодорожной станции; зато разного рода карательных, охранных и полицейских частей присутствовало в несколько раз больше. С одной стороны, все эти полицаи и каратели могли воевать исключительно против безоружного мирного населения, с другой стороны, зенитчики и немецкие комендачи тоже далеко не асы уличных боев. К тому же, вряд ли солдаты вермахта изъявили бы желание защищать население Минска от карателей, выполняющих приказ самого фюрера. Вот так сложились условия, которые сделали возможным злодеяние, в сравнении с которым померкла печально известная в нашем мире Хатынь, так же как меркнет солнце при вспышке ядерного взрыва.

Все началось рано утром, когда по всему городу людей начали выгонять из домов и, как скот, сгонять в сторону площадей, скверов или перекрестков крупных улиц, где уже высились походные алтари и черные жрецы с помощниками ждали своих жертв. Сразу, как только очередной дом бывал очищен от жителей, его поджигали специальные факельные команды с огнеметами. И вот, когда возле алтарей появились первые жертвы, которых ударами прикладов в спину подгоняли бандеровские каратели, невинная кровь во славу арийского бога рекой потекла по минским мостовым. Черная пелена инферно настолько сгустилась над обреченным городом, что стала ощущаться почти на физическом уровне.

В отдельных местах города карателям дали отпор вооруженные подпольщики, понявшие, что пришел последний час; там вспыхивали спорадические ожесточенные перестрелки. Те члены подпольных организаций, у которых было оружие, старались подороже продать свою жизнь. И в то же время радиоэфир тревожил прерывистый писк морзянки… Радисты подпольных групп взывали к советскому командованию о помощи. Уже через полчаса после расшифровки Центром первого донесения бумага с его содержанием легла на стол к Пантелеймону Кондратьевичу Пономаренко, совмещавшему должности первого секретаря ЦК КП Белоруссии и начальника центрального штаба партизанского движения, который, не медля ни минуты, доложил обстановку разбуженному в неурочно ранний час Верховному Главнокомандующему. Ругнувшись по-грузински (что являлось признаком крайнего волнения), Верховный приказал Пономаренко поднимать окрестные партизанские отряды и двигать их на Минск, после чего принялся звонить по ВЧ в Генштаб Василевскому, на Первый Украинский фронт Жукову, на Первый Белорусский фронт Горбатову и на Второй Прибалтийский фронт Толбухину с приказом сделать все возможное и невозможное, чтобы сохранить жизни минчан и предотвратить разрушение города.

Передовые части особого мехкорпуса Лелюшенко (Второй Прибалтийский фронт) на тот момент находились в шестидесяти километрах от минских окраин, у деревни Догулевщина. Еще дальше от Минска были соединения Первого Украинского фронта. Лыжные батальоны стрелковых дивизий 21-й армии, наступавшие на Минск с юга, только подходили к Слуцку, а это более ста километров. Передовые подразделения мехкорпуса Катукова в ночь с двадцать девятого на тридцатое с налету захватили Барановичи и находились от Минска на расстоянии в сто сорок километров. А правофланговая 40-я армия вела бои на подступах к Бобруйску, и ее от столицы советской Белоруссии отделяло сто пятьдесят километров. Причем продвигаться им требовалось не в оперативной пустоте, а преодолевая ожесточенное сопротивление медленно отступающих частей заново сформированной после летнего разгрома 2-й армии вермахта. Но дальше всего от Минска находились части Первого Белорусского фронта, в непрерывных боях теснящие на запад от Орши и Могилева основную группировку гитлеровцев, так называемую армейскую группу «фон Фитингхоф» [42] .

Таким образом, ни одна советская сухопутная группировка не успевала к Минску в приемлемые сроки. Даже танкистам Лелюшенко требовалось не меньше суток, чтобы войти в столицу Белоруссии с севера. Оставалась только авиация – для нее уж Минск с окрестностями находился в шаговой доступности. Помимо воздушных армий, штатно входящих в состав фронтов, в полосе операции «Багратион-2» действовали три авиакорпуса Особого Назначения предназначенных для поддержки операций мехкорпусов ОСНАЗ. Авиакорпус Савицкого сопровождал действия соединений Бережного и Катукова, авиакорпус Руденко – Лизюкова и Ротмистрова и недавно сформированный особый авиакорпус Худякова – мехкорпуса Рыбалко и Лелюшенко.

Но авиация – это не танки и тем более не пехота. Не в ее власти спасти обреченных на смерть, она способна только наказать их убийц, а также дезорганизовать процесс жертвоприношения, чтобы дать возможность спастись как можно большему количеству минчан. Ну а то, что какое-то число гражданских обязательно погибнет от выпущенных советскими самолетами пуль и снарядов, считалось неизбежным злом, потому что иначе погибнуть должны будут все жители Минска. Конечно, еще оставалась возможность выбросить на город десант из заново сформированных 1-й и 2-й воздушно-десантных бригад ОСНАЗ, но такое решение сочли нецелесообразным. Пока десантников перебросят на аэродромы с полигонов под Горьким (на которых они заканчивали обучение), пока для операции выделят транспортный авиапарк, пока долетят и заправятся на аэродроме подскока… одним словом, танкистам Лелюшенко суждено было успеть раньше, особенно если их продвижению будет способствовать максимальная воздушная поддержка.

Первые плотные группы советских самолетов появились над Минском за час до полудня. В ударе по городу участвовали истребители Як-3 и Ла-5ФН, а также штурмовики «Бостон-ганшип» и Ил-2. Немецкой авиации, способной подняться им навстречу, уже не существовало в природе; поэтому, развернувшись как на параде, советские самолеты преступили к штурмовке наземных целей. Бронированные Ил-2 пушками и реактивными снарядами давили германскую зенитную артиллерию, а ленд-лизовские «Бостон-ганшипы» группами атаковали алтари, возле которых совершались мерзкие ритуалы жертвоприношения. На долю истребителей Як-3 и Ла-5ФН на этом кровавом карнавале оставалась свободная охота за автомашинами и группами солдат в немецкой военной форме. В это же время бомбардировщики, которых в Минск не пустили (ибо нечего им там делать), наносили бомбовые удары по немецким заслонам, преграждающим путь к Минску танкистам генерала Лелюшенко.

Именно «Бостон-ганшипы» разорвали черную пелену сгустившегося инферно багровыми вспышками благородной ярости. Выцелив с высоты перекрестки улиц или площади, посреди которых возвышались черные алтари с громоздящимися вокруг грудами мертвых тел и толпами согнанного на бойню народа, они переходили в пологое пикирование. Пилот ловил в перекрестье прицела алтарь и окруживших его нелюдей в черных балахонах, после чего, откинув с гашетки предохранительную скобу, в течение четырех-пяти секунд выплескивал на это средоточие ужаса ярость огня из четырех авиационных пушек ВЯ и четырех скорострельных пулеметов ШКАС. В огненной сарабанде разрывов исчезал и алтарь, и жрецы и ближайшие, уже приготовленные к убийству, жертвы. Или «Яшка», скользящий на бреющем полете над крышами домов, полоснет короткой очередью по цепочке одетых в немецкую форму полицаев, конвоирующих очередную порцию будущих жертв. Конечно, раненые и убитые от этой очереди будут с обеих сторон, но зато выжившие минчане получат шанс напасть на своих охранников или хотя бы разбежаться, и, пусть и ненадолго, добыть себе свободу. [43]