Сергей Калашников - Все реки петляют

Пётр перевёл взгляд на Лизавету, которая чуть заметно кивнула – кажется, у ребят образуется свой сигнальный язык. Вообще-то Лиззи не то, чтобы писаная красавица. Скорее няша. Но она крепкая няша, статная и силушкой не обделенная. А уж зелёный мундир сидит на ней вовсе не мешковато – да, фрейлина Уокер – преображенка. То есть числится в Потешном войске. Надо же, сколько перемен всего за полгода!

Пришлось составлять для государя план экскурсий и согласовывать список сопровождающих его лиц, потому что "Лещ" способен принять на борт не более трёх тонн бояр, окольничьих, стольников и стряпчих. Если уложить их штабелем. А по-человечески кроме трёх членов экипажа и главного пассажира без чрезмерной тесноты в кабину поместятся от силы шестеро – "Лещ" шестиметровая лодка треть длины которой занимают мотор и колёса. С рубкой поверх машинного отделения. Царский же "поезд" состоит из трёх немаленьких стругов, в каждом из которых одних гребцов по двадцать четыре человека. А ещё и бояре всех калибров, да каждый со свитой, да царская челядь, да охрана – сотни полторы-две народа.

Петра они тоже тяготят и раздражают. А какие бури бушевали, когда обсуждался вопрос о составе экипажей двух семитонных винтовых карбасов, способных не сильно отстать от колёсной плоскодонки! К счастью, нам с Софи не довелось присутствовать при проведении этой дискуссии – мы знакомили государя с Горшечником и Горшечницей. И сами знакомились с их трудами.

Начали с главного – производства абразивных дисков. Козлотокарные станки у нас по-прежнему в ходу, потому что крупные детали вращения обрабатывать нужно. Точить резцы и пилы, обрабатывать отливки… да не упомнишь всего.

Перешли к конструкции печей и к неудачным попыткам сварить стекло. К подбору глины, необходимой для производства цемента, если прокалить её в смеси с известняком. К конструкции мельниц и дробилок.

Я умышленно произвёл массированную атаку на разум юноши, давая ему понять сколь многообразны возможности столь привычного направления, как лепка и обжиг горшков. И насколько глубокого понимания требуют процессы, используемые для производства непритязательных с виду вещичек. Тут ведь даже вращающийся металлический цилиндр приспособлен для получения цемента – неудавшийся ствол стодвадцатидвухмиллиметровки, прилаженный наклонно над углями.

Цемент получается так себе, отчего труды по уточнению рецептуры не завершены. А из результатов опытов отливают плитки, которыми мостят дорожки. Каждая плитка несёт на себе цифру – номер замеса – испытания продолжаются уже в натуральных условиях.

И тут, разглядывая вымощенный участок подворья при входе в трапезную, Пётр увидел группу разновозрастных детей обоего пола с разной утварью в руках, выходящих из здания школы. Увязался за ними. И пришли мы в лес, где под густыми ёлками сохранилось немного слежавшегося снега. Тут и выяснилось, что ребятишки здесь не без присмотра, потому что привёл их профессор Дин – школяр мой из второго ипсвичского приёма. Поначалу-то это видно не было, потому что одеты все одинаково – в добротное чёрное сукно. Разница лишь в том, что девочки в юбках.

Утвердили принесённый с собой столик, расставили по нему утварь, разожгли жаровню и бухнули в установленный над огнём сосуд вырубленный из снега кусок льда. Это урок об агрегатных состояниях вещества?

Лёд стал плавиться, и в образовавшуюся воду погрузили термометр. Всем дали посмотреть. Царю тоже. Мы с Лизой отгоняли охранников, чтобы те ребят не затоптали. Вмешался Дин – построил мужиков в очередь. Два раза добавили льда. Потом все дружно ждали начала кипения, а ученики громко сообщали, какая сейчас температура. Профессор их данные поправлял – не все сразу освоились со шкалой – не будем забывать, что перед нами первоклассники, пусть иным и давно идёт второй десяток лет.

Температуру кипения тоже посмотрели все, после чего над водой установили золотую тарелку. Ту самую, с которой я в своё время демонстрировал этот опыт в Ипсвиче. В саму тарелку положили снега, а на дне наблюдали конденсировавшуюся воду. Потом сосуд закрыли крышкой, которая принялась приплясывать. Всё это сопровождалось объяснениями – общеизвестные явления описывались в научном разрезе. А после открытия крышки и появления клуба пара, преподаватель обратил внимание учеников на плывущие по небу облака. Разговор зашёл о круговороте воды в природе. Признаться от столь наглядно и изобретательно проведённого урока даже я прибалдел.

Уже на обратном пути Пётр поинтересовался, кто эти дети.

— Сироты, — ответил Дин. — Оттого и одеты одинаково. Живут при дворе и стоят на довольствии по нормам плавсостава.

— При дворе? — изумился один из охранников.

— При лодочном дворе, — исправился профессор, уловивший двусмысленность сказанного. — Батюшка тутошний за них попросил. А Сила Андреич решил принять, потому как, говорит, люди – ценнейший ресурс. Особливо те, кого ещё учить не поздно. Эм! Ваше Величество! А пошто ты в моторную лабораторию не зашёл?

— Послезавтра после завершения уроков в школе заглянет. Завтра у нас по плану экскурсия в лодочный сарай – это на весь день. Потом с утра государь будет прокаливать известняк, а там и к мотористам нагрянем.

— Эк ты всё за меня распланировала, Джонатановна, — хмыкнул Пётр. — Ладно, веди, как наметила. Занятно тут у тебя.

Прибыл Строганов и на добрых два часа занял Петра разговором с глазу на глаз.

— К Софье его направил, — отчитался государь, едва мы проводили "дядю Гришу". — Недосуг мне вникать во все эти деньги и земли. Лизавета! А ты чего молчишь? Всегда ведь говорила, что мне должно во всём самому разобраться.

— И разберёшься, когда время наступит, — покладисто откликнулась Рисовальщица. — А пока пущай сестрица потрудится. Она у тебя горазда по хозяйству. Самое бабское это дело. А монархи нынче всё больше войнами занимаются. Чем успешней они на поле брани, тем больше уважения. Папенька твой премного мудр был, с младых ногтей приставив тя к изучению дела ратного.

Принимать царя оказалось не столько хлопотно, сколько тяжело психологически. Не хлопотно потому, что в быту он придерживался спартанских привычек. До какой-то меры, естественно. А тяжело из-за того, что он сам себя считал "Золушкой" – униженным и оскорблённым сиротой, шпыняемым сестрой Софьей, по праву сильного завладевшей его "хрустальной туфелькой" – скипетром и державой. Шесть лет материнских комментариев для сначала ребёнка, потом подростка и теперь уже юноши сделали Петра злой "Золушкой".

Доводы разума, которые неустанно приводила Лизавета, он слышал. Но гнев обиженного юнца пылал в его сердце. Быть "младшим" царём! И как только додумались до этого! При том, что "старший" царь вял и безразличен – хворый он.