Мария Архангельская - Пес войны [СИ]

Ларч свой шанс не упустил. Гирхарт напрягся, как пёс, почуявший след, когда увидел, что коэнцы, сохраняя строй, сделали шаг вперёд, и ещё один, и ещё… Правда, люди Гирхарта не побежали, они отходили, медленно и огрызаясь, но всё-таки отходили. Враг уверенно теснил их, и при этом, как отметил Даан, третья линия осталась на месте — Рокуэд тоже не спешил пускать в ход все свои силы.

Уголь затанцевал, выгибая шею, словно перед ним оказался жеребец-соперник. Гирхарт похлопал его по лоснящейся шкуре и, подозвав адъютанта, отдал приказ. Адъютант старательно отдал честь и умчался к не принимавшей участия в бою кавалерии.

В генерале Диаре можно было не сомневаться, он своё дело знал отлично. Они с Гирхартом не зря до седьмого пота гоняли полки и эскадроны, отрабатывая маневры и перестроения. Конница двинулась вперёд неторопливо и слаженно, кони шли рысью, благо ширина поля позволяла разгоняться постепенно. Однако теперь коэнский полководец не стал дожидаться удара. Он решил ударить сам.

Коэнская конница рванулась вперёд галопом, куда быстрее, чем их противники. Диар тоже отдал приказ «В галоп!», но коэнцы уже перестроились клином, и этот клин стремительно врезался в ряды кавалерии Гирхарта, опрокидывая всех, оказавшихся на пути, и всё глубже и глубже входя в их порядки.

Повстанцы, похоже, не ожидали ничего подобного. Генерал, явно испугавшись, что его полки сейчас разрежут надвое и истребят, отчаянно попытался выровнять строй, но коэнцы нажимали, и его попытка привела только к тому, что повстанцы были вынуждены откатываться всё дальше. Отступление, чудом не переходящее в бегство, миновало ту часть поля, на котором продолжали сражаться пехотинцы, потом стоящую на месте третью линию Гирхарта, и оказалось у нее в тылу, и тут кавалерия повстанцев наконец потеряла голову. Всадники развернули лошадей и понеслись прочь, пытаясь оторваться от преследователей.

Командир коэнской конницы тоже знал своё дело. Вид удирающего врага не вскружил головы ни ему, ни его людям. В погоню отправилась только часть всадников, а остальные повернули с явным намерением ударить во фланг и открытый тыл армии Гирхарта.

Всадники шли красивым галопом, уже опуская копья для таранного удара, как вдруг передние ряды резко остановились, заставив задних налететь на них и смешать образцовый порядок. А прямо перед ними, словно из-под земли, вырос строй пехотинцев с рогатками и длинными копьями. Гирхарт ввёл в дело свой резерв.

Далеко не все коэнцы смогли остановиться вовремя и по инерции налетели прямо на хищно выставленные острия. Воздух наполнился жалобным ржанием и людскими криками. Из-за спин пехоты взлетела туча стрел. Лучники стреляли навесом, почти вертикально вверх, так что стрелы, достигнув верхней точки своей траектории, затем падали отвесно вниз, поражая не только первые ряды, но и тех, кто находился в глубине строя. Небольшие круглые щиты всадников не давали достаточной защиты от обстрела, и уцелевшие подались назад. Надо отдать им должное — порядок был восстановлен быстро. Ряды коэнцев выровнялись и тут же перестроились в два клина, готовые как ножом разрезать вражеский строй. Вполне вероятно, что им бы это удалось, хоть и ценой немалых потерь, но расстановка сил на поле боя в очередной раз резко изменилась.

Якобы улепетывающая без оглядки конница Гирхарта внезапно развернула коней и всей своей тяжестью обрушилась на преследователей. Раньше, чем коэнцы успели понять, что происходит, их уже гнали назад, прямо на их товарищей, готовившихся атаковать пехотинцев. Командир коэнской кавалерии успел развернуться лицом к новому врагу, и тут пехотный резерв Гирхарта, до того стоявший на месте, бросился вперёд, целя копьями в ничего подобного не ожидавших всадников.

Никогда ещё за всю богатую войнами историю Коэны пехота не атаковала кавалерию. Кавалерия пехоту — сплошь и рядом, и единственным возможным ответом со стороны пехоты считалась глухая оборона, пока не подойдут собственные конники. Но Гирхарт уже не в первый раз опрокидывал все представления о «правильном бое».

Вооружённые копьями пехотинцы яростно кололи коней и всадников, словно вознаграждая себя за вынужденное бездействие во время первой фазы боя. Теснимые с двух сторон, коэнцы явно растерялись. Длинные копья всадников в этой тесноте были бесполезны, поэтому многие побросали их и схватились за мечи. Что до повстанцев, то их более короткие копья тоже были не очень приспособлены для рукопашной, но всё же они превосходили длиной клинки мечей. Бой стремительно превращался в беспорядочную свалку, и в конце концов коэнцы не выдержали напора. Роли поменялись, теперь уже имперцы отступали, теснимые противником, мимо продолжавшейся в центре поля резни, пока отступление не сменилось бегством, на этот раз — непритворным.

На какое-то мгновение битва снова показалась зеркальным отражением самой себя парой часов назад. Кавалерия Гирхарта с гиканьем набросилась на правый фланг коэнцев, вот только некому было развернуться и ударить по увлекшемуся наступлением врагу. Всадники уверенно сминали порядки Ларча, и его армия дрогнула. Приостановилось и наступление в центре, уже приближавшееся к третьей линии Гирхарта.

Гирхарт приподнялся на стременах, пытаясь получше разглядеть, что творится на той стороне поля и махнул рукой ожидавшим сигнала командирам третьей линии:

— Пора!

Командиры отсалютовали и поскакали к своим частям. Возле маршала остались только вернувшийся адъютант и несколько вестовых.

Измаявшиеся от безделья пехотинцы третьей линии с остервенением набросились на врагов. Оба войска смешались в кипящую кашу яростно убивающих друг друга людей. Крики, ржание, звон и лязг оружия, топот, хрипы умирающих слились в дикую какофонию. Из-за сырой погоды пыли не было, и происходящее на поле боя можно было разглядеть во всех подробностях. Лучники давно оставили свои луки, опасаясь попасть в своих, и рубились, как простые солдаты. Обладавший достаточно острым зрением Гирхарт мог разглядеть отдельные эпизоды этой большой бойни. Вот его солдат оказывается между двумя коэнцами, убивает одного, но пропускает удар от второго, однако успевает последним усилием развернуться и достать своего убийцу, вот другого коэнцы подняли на копья, вот какой-то лучник успел-таки схватить лук и в упор всадил стрелу в противника. У кого-то выбили меч, и он защищается обломком копья, врагов несколько, но товарищи уже спешат на помощь…

Теперь, когда в бой было брошено всё, что можно, Гирхарт ощутил странное спокойствие. От него уже ничего не зависело, но с каждой минутой становилось все яснее, что исход битвы предрешён. Свежие силы, введенные в бой именно тогда, когда это было нужно, не раньше и не позже, шли вперёд по всему фронту, на фланге конница продолжала напирать, и враги начали подаваться назад. Их боевые порядки ломались всё больше и больше, знамена дрогнули, и вот сначала небольшие группы, а потом и целые отряды бросались бежать, стремясь вырваться из смыкающихся клещей. Обычно в таких случаях многие складывали оружие, но коэнцы слишком боялись попасть в плен к бывшим рабам. Потому они, в зависимости от личной храбрости и представлений о долге, либо пытались бежать, либо стояли до конца, предпочитая умереть в бою.