Юрий Корчевский - Битва за небо [litres]

Решил не рисковать, обойти стороной. По оврагу, по дну его, проваливаясь в снег по пояс, прошел до конца. На земле снега по щиколотку, а в углублениях полно. Выбрался на ровную поверхность, впереди бывшая МТС, машинно-тракторная станция. Остов «Фордзон – Путиловца» на бревенчатых подпорках, мастерская с распахнутыми воротами. Вытащил пистолет из кобуры, взвел курок, подошел, заглянул в ворота. Есть полузанесенные снегом следы. День или два назад здесь кто-то был. И по следам понять нельзя – от немецких сапог или наших кирзачей? А то и вовсе гражданских ботинок? Сзади щелчок затвора и окрик:

– Оружие брось и руки вверх.

Голос мужской и приказ на русском языке отдан. Красноармеец или полицай?

Пистолет бросил, поднял руки, медленно поворачиваться стал. Молодой парень в белом маскировочном халате, в руках отечественная «трехлинейка». Невозможно понять, кто он.

– Эй, дядя! Ты кто? – спросил парень.

– Летчик, сбили меня, к своим пробираюсь.

– Ха! Да ты уже километра три от передовой ушел. Ну-ка, десять шагов назад!

Пришлось подчиниться. Парень подошел к пистолету, поставил курок на предохранительный взвод, сунул оружие в карман.

– А теперь шагай вперед. И руки не опускай, чтобы я видел.

На взгляд Андрея, парень конвоировал его неграмотно. Иногда почти утыкался стволом винтовки в спину. Подготовленный человек, тот же диверсант из «Бранденбурга-800» или войсковой разведки врага, обезоружил бы парня моментально. Стоит сделать резкий поворот, ударить по стволу винтовки вниз, а потом кулаком в кадык – и все дела. Но зачем? Похоже – не полицай, они маскировочных костюмов не носят. Подошли к деревне, парень завел его в избу. За столом молодой лейтенант сидит и политрук, завтракают.

– Разрешите доложить? Задержал неизвестного, говорит – летчик, сбили его. Вот его оружие.

Парень положил на стол «ТТ».

– Летчик говоришь? Документы!

Ни документов при себе у Андрея не было, ни орденов на гимнастерке. Перед вылетом сдавали парторгу эскадрильи.

– Нет у меня, перед вылетом сдал.

– Врешь, морда фашистская! – вскочил политрук.

– Вы свяжитесь со штабом моего полка. Леденец моя фамилия. Майор Леденец.

Андрей назвал номер дивизии и полка.

– Указывать мне будешь? Коновалов, запри его в бане и охраняй.

Боец отвел его в баню на заднем дворе, запер дверь, сам на крыльце остался. В бане, давно не топленной, как хозяева деревню покинули, не теплее, чем на улице. Потолок и стены в инее. Андрей уселся на лавку, а через некоторое время улегся, сказывалась бессонная ночь, нервное напряжение. Все же не каждый день сбивают, а для летчика прыжок с парашютом – настоящий стресс. Сразу уснул. Проснулся от холода. В предбаннике оконце маленькое без стекла, ветер задувал. Поднялся, постучал в дверь. Караульный был прежний, он по голосу бойца узнал.

– В туалет отведи, по уставу положено.

Минута тишины, потом дверь распахнулась.

– Иди, только шаг в сторону сделаешь – застрелю.

Назад возвращались, как на крыльцо избы вышел пехотный лейтенант.

– Коновалов, веди летчика сюда!

– Есть!

Андрей снова в избу вошел. Лейтенант молча вернул ему пистолет.

– За вами приедут, можете располагаться. Коновалов – свободен!

Андрей на лавку сел. Все же в избе относительно теплее и не дует, как в бане.

– Товарищ майор, кушать хотите?

– А еще бы выпил, продрог я. Полтора суток на улице.

– Все, что могу.

Лейтенант нарезал черного хлеба, подвинул котелок с перловой кашей и чай. Самое главное – и каша и чай горячие. Андрей съел быстро. Лейтенант затянулся папиросой, протянул пачку Андрею.

– Не курю.

Лейтенант из фляжки разлил по кружкам водку, щедро, граммов по двести. После еды хорошо водка пошла, корочкой хлебной закусил.

– Машину за вами обещали прислать в штаб полка. Но туда еще идти надо, к нам не проехать.

– Я готов!

Андрей поднялся. Лейтенант сходил в соседнюю избу, вернулся с сержантом.

– Гаврилюк сопроводит.

– Спасибо, пехота.

– Вы уж извините за баню.

– Бывает.

Уже хорошо, что не расстреляли. В сорок первом к стенке ставили вообще без вины, по одному подозрению. Во-первых, психоз был, со страниц газет все время вещали о скрытых врагах, о бдительности. Во-вторых, в сорок первом настоящих диверсантов хватало. Резали телефонные линии, организовывали взрывы, поднимали панику. Стоило в скоплении народа закричать – «танки!», как толпа в ужасе, сметая все, разбегалась.

Танкобоязнь была страшная. Танки охватывали клещами, а бороться с ними нечем.

Идти с провожатым пришлось около получаса. Штаб пехотного полка располагался в деревне. У избы два мотоцикла с колясками и полуторка. На двери грузовика бортовой номер знакомый «Б2-42-54». Полуторка принадлежала политотделу, на ней привозили из штаба дивизии многотиражную газету, письма. И точно. В канцелярии комиссар полка сидит. При виде Андрея встал, руку протянул.

– Мы уж думали – погиб!

– Стало быть – жить долго буду.

– Поехали.

Комиссар сел в кабину. Андрей в кузове устроился на лавке за кабиной. Кузов наполовину брезентом накрыт. При езде ветер сильный задувал. Ехать долго пришлось, часа полтора. А на истребителе четверть часа лета.

В эскадрилье встречали его восторженно. Каждый из летчиков мог быть на его месте. Поэтому слушали о том, как выбирался с оккупированной территории, с интересом. Не успел он завершить разговор, посыльный вызвал его к контрразведчику. Нечто подобное Андрей ожидал. Хоть и не по своей воле, он находился на оккупированной территории. Такой факт были обязаны указать в анкете в обязательном порядке. Органы контрразведки подозревали всех. А вдруг немцы успели его завербовать? Выпустит ночью ракеты сигнальные в сторону стоянки самолетов, а ее сразу разбомбят. Или во время боевого вылета перелетит на вражеский аэродром и выложит все сведения об авиаполке или дивизии.

Были такие случаи, но единичные, а миллионы воевали честно, до последнего патрона, до последнего дыхания. Не верил Сталин своему народу, и органы НКВД действовали по его указке. Впрочем, он и НКВД не верил. До войны менял руководителей, чтобы не успели власть обрести, компромат на руководство собрать. И во время войны Берия хоть и остался во главе НКВД, однако властью пришлось делиться с вновь образованным СМЕРШем. Тогда и родилась система сдержек и противовесов, которой пользовались почти все руководители СССР после Сталина.

Контрик сначала выслушал Андрея, потом обязал написать докладную, под предлогом уточнения переспрашивал детали и не один раз, пытался подловить на нестыковках. По мнению Андрея – нелогично. Хотел бы сдаться, сразу перешел к немцам, а не рисковал, переходя передовую. Помучил часа два и отпустил.