Алексей Вязовский - Триумф Красной Звезды [CИ]

Ага… Царь, просто царь…! Мы расшаркиваемся, и с интересом смотрим друг друга. Я, конечно, слышал про ее дружбу с этим знаменитым персонажем 70-х, но размаха его подпольной деятельности, до конца себе все же не представлял. В этом зале уже собралось сейчас человек триста, не меньше, и каждый, как минимум, заплатил за входной билет. Это сколько же он бабла поднял только на одном «ночнике»?! А ведь ночников он проводит не по одному в месяц… Какие-то баснословные доходы для советского человека, и никаких тебе налогов!

В отличие от Буряце Звездинский одет с большим вкусом. Каждая вещь на нем — от оправы очков до модных ботинок — тщательно подобрана друг к другу и стоит немалых денег. Встретил бы его где-нибудь за границей, в жизни бы не сказал, что он из СССР. Еще один любитель красивой жизни, ходящий по лезвию ножа. Да… Личная жизнь Галины Леонидовны открылась мне сегодня с весьма неожиданной стороны… И весьма опасной. Такие стремные друзья рано или поздно обязательно втянут ее в какую-нибудь неприятную авантюру в надежде, что она их потом вытащит из неприятностей.

Раньше я почему-то думал, что Звездинский сам все организует, сам и на сцене поет. А вот нет. Судя по всему, петь сегодня будут другие, а «царь» если только в конце что-то исполнит специально для юбилярши. На сцену поднимаются несколько человек, среди которых я узнаю…Кузмина и Барыкина. Молодые, кудлатые, тоже одетые в кожу и джинсу — просто униформа какая-то… Поют несколько своих песен, ничем особо не выдающихся. Народ пока ужинает, и никто плясать не рвется, но певцам хлопают.

— Как тебе? — интересуется моим мнением Звездинский

— Да, никак… Потенциал у ребят есть, играют хорошо, песни пока убогие.

— Хочешь сказать, до тебя им далеко?

— Пока да. Тексты песен совсем неинтересные.

— Ну, твои тексты, действительно поинтереснее и поразнообразнее.

— У меня даже про Бориса есть песня. Только боюсь, она ему не очень понравится.

— Что, правда есть?! Ну-ка напой…!

Я, невозмутимо пожав плечами, сходу запеваю дюновский припев

Брежнева расплескивает шампанское, сотрясаясь в приступе гомерического хохота. Звездинский тоже улыбается. А вот Борису такой поворот явно не нравится. Но он мужественно терпит чужой смех, а потом ловко уводит разговор в сторону

— Вообще-то, Галочка у нас обожает белогвардейские песни и романсы. У Миши есть чудесный «Поручик Голицын», слышал, наверное? Или «Очарована, околдована», «Сгорая, плачут свечи»…!

— Так вроде «Поручик Голицын» это чужая песня из 60-х, ее еще когда Аркаша Северный спел? — Я убедительно изображаю самое искреннее удивление — А «Балладу о свечах» и «Очарована околдована» на стихи Заболоцкого в 60-х наш ленинградец Александр Лобановский написал, это у нас в Ленинграде все знают.

Что, съел? В отличие от Звездинского я историю позаимствованных песен очень тщательно отслеживаю, и много чего о них знаю. Например, что в 90-е на всю страну прогремел суд, который признал за Лобановским авторство пяти песен, присвоенных Звездинским-Дейнекиным. Миша мило улыбается, но глаза у него злые, как бы не покусал меня…

— Так у меня все эти песни звучат в авторской обработке…

Ага…, считай, что выкрутился. Ну, да я и сам грешен, можно сказать живу этим, только цели у меня благороднее, и присваиваю я чужие песни крайне осторожно — то, что уже написано, не трогаю. И проколов пока не было.

На сцену возвращаются музыканты, опять начинают играть, теперь уже чужое импортное. Неплохо… Народ пускается в пляс. Я еще немного слушаю будущих звезд, без интереса смотрю на дрыгающуюся публику. Скучно. Я бы лучше поспать поехал. Но Брежнева не торопится уходить, любезничает с Бориской. В зале становится душновато и очень накурено. А пойду-ка я проветрюсь… Иду в туалет, потом выхожу на открытый балкон второго этажа. Ухожу в самый его конец, куда не падает свет из окон, в надежде, что меня здесь не увидят и не начнут приставать с пьяными разговорами. Стою, смотрю на небо, с которого накрапывает дождик. Что я здесь делаю…?

Невольно становлюсь свидетелем чужого разговора — на балконе появляются два пузатых дядьки, вышедшие покурить на свежий воздух. А заодно, видимо, и посплетничать подальше от чужих ушей. Меня они в темноте не видят, и потому разговаривают свободно. Мелькает фамилия Буряце, и я прислушиваюсь

— Наш-то Борюсик опять за старое взялся…!

— Так не от хорошей жизни. Боря работал с грузинами, а теперь, когда там многих посадили, включая самого Гилашвили, этот канал для него перекрыт. А новые серьезные клиенты — это большой риск. Поэтому он снова закрутил с Брежневой, чтобы она в случае чего прикрыла его ухоженную задницу.

— Разве они не случайно с Галей в Доме Кино встретились?

— Не смеши, а…?! Когда это у Бори что «случайно» было? Подстроил он их встречу, сам мне хвалился. Тебе, кстати партия женских шуб не нужна? Боря предлагает, они уже у него дома, на Чехова. И иконы какие-то есть. Икон, правда, я еще не видел, а вот шубы неплохие. Сам бы толкнул, но завтра в санаторий улетаю…

Мужики, побросав окурки вниз и еще немного посплетничав, возвращаются в зал. А я тихо закипаю. Нет ну, что за тварь, а?! Влюбленной женщиной прикрываться. Мало она для него сделала? И шикарную квартиру на Чехова, и в Большой собирается пропихнуть и наверняка солистом… Нет, все мало ему! Надо еще и втянуть бедную бабу в крупные неприятности. Андропов, конечно, еще тем гадом был, но Буряце посадил за дело. Только кто же теперь спасет Брежневу из цепких Бориных ручонок? С Чурбановым что ли поговорить…

Возвращаюсь в зал, застаю оживление за нашим столом. На моем стуле сидит какой-то чернявый мужик весь в татуировках. Позади него стоят двое в кожаных куртках. Брежнева уже прилично пьяная смеется каким-то шуткам татуированного, нюхает розы.

— Вы не ошиблись адресом? — я киваю на свой стул

— А в чем проблема, пацан? — чернявый вскакивает, подходит ко мне вплотную. От него несет табаком и перегаром. Рядом встают дружки

— Вова, это же Селезнев Витя — Брежнева, покачиваясь, машет в мою сторону — Отстань от него

— Звя-язда! — Вова дурашливо разводит руками и поворачивается к своим дружка — Знаете, почему певцы так раскачиваются на сцене?

Те качают головой.

— Труднее попасть из волыны.

Громкий хохот Буряце и Звездинского. На нас оборачивается ползала. Мое терпение, сильно подорванное отчислением из сборной, статусом невыездного, заканчивается. Резко, без замаха бью с правой в челюсть чернявого. Слышу хруст и крик боли. Татуированный складывается со стоном и падает в ноги Брежневой. Раздаются женский визг, мужчины вскакивают из-за столов. Правый подручный «Вовы» бьет боковым в голову, но я легко подсаживаюсь под удар и вкладываю короткий в печень. Два ноль. Последний дружок татуированного вытаскивает нож-раскладуху и с матом начинает выписывать передо мной восьмерки. Дурак! Я легко подлавливаю его на движении, блокирую предплечьем руку и вхожу в клинч. Удар лбом в нос и с левой по уху от всей души. Три ноль.