Владимир Молотов - Отпуск в С С С Р или Назад в будущее

Пена забавно налипла цепочкой на его накладные усы.

– Я лично хочу заглянуть в родной двор, – ответил Дима, пригубив кружку. – Туда, где прошло моё детство. И, может быть, встретить себя. И сказать себе что-то важное.

– «И сказать себе что-то важное», – передразнил Коля. – Подобный бред только в книжках бывает. А мы здесь реально, понимаешь! Я тебе решительно не советую делать глупостей! – Коля покачал головой. – Такие игры со временем очень опасны.

– А что будет-то? Ты уже пробовал? – Кукарский доверительно наклонился к товарищу.

– Нет, я не пробовал, и не желаю даже пытаться. Я принципиально не суюсь в места своего детства! Пойми, мы здесь как бы на прогулке, а не на эксперименте. Так ведь можно всё испортить, напортачить! Вернёмся потом домой, а там… Ты читал Рэя Брэдбери, рассказ у него такой есть, про бабочку.

– Нет, не читал, – зачем-то соврал Дмитрий.

– А зря! – с упрёком сказал Коля. – Там будущее изменилось до неузнаваемости после того, как в прошлом туристы с машины времени убили бабочку.

– Послушай! – Дима опять наклонился к визави, чуть отодвинув кружку. – И это ты мне говоришь? А сам-то ходишь тут к какой-то бабе? По-твоему, такое блядство никак не повлияет на будущее?! Да может, ты сам уже давно напортачил!

Коля помрачнел, сделал два жадных глотка.

– Извини, – спохватился Кукарский.

– Да нет, ничего. – Коля потёр пальцами лоб. – Я вообще-то очень осторожно. Резинки таскаю сюда – импортные, из гипермаркета (он виновато улыбнулся).

– Ну вот. И я не собираюсь ничего тут менять. Только посмотрю и всё.

– М-да, это не входило в мои планы. Я думал, ты пойдёшь со мной, – отпив из кружки, расстроенно сказал Коля. – Хотя, с другой стороны… Мне надо к Любаше, а ты будешь третьим лишним.

– Вот именно, – обрадованно подхватил Дима. – К тому же, я точно решил. И не передумаю, как ни отговаривай!

– Ладно, бог с тобой! – смирился, наконец, Коля. – Делай, как знаешь. Только я тебя умоляю – ничего здесь не меняй! Посмотри на себя и всё. Потом расскажешь, что вышло. Вот тебе трёшка на всё – про всё. – Коля протянул товарищу скомканную купюру, и тот молча спрятал её в карман. – А мне, как я говорил, надо навестить Любу, да ещё почву прощупать, сильно ли я встрял.

Дима улыбнулся.

– Ну-ну, – только и сказал он.

И таким образом после пивбара они разделились. Коля поехал на троллейбусе, а Дима пошёл пешком – волею случая его двор находился недалеко. Встретиться договорились, когда стемнеет, в десять, здесь же, у пивбара.

– Если кто-то опаздывает, ждать до последнего! – предупредил Коля. – До полуночи. А потом на вокзал – там можно переночевать. Следующий час встречи – десять утра на том же месте.

– Я-то не опоздаю, – заверил Кукарский. – Это ты смотри, не застрянь у своей Любки.

– Нет, я скажу ей, что уезжаю срочно в командировку, – пообещал Герасименко.

Дима шёл в свой двор со странными чувствами. Они переполняли его, они захлёстывали его и даже вызывали лёгкую тошноту в желудке. Они были многогранны и противоречивы. Здесь примешивались – и тоска по чему-то невероятно давнему, что вдруг должно вернуться, и боязнь необычного и сверхъестественного, и мнимое, какое-то неустойчивое ощущение реальности, и даже страх перед встречей с самим собой – маленьким.

А ещё Дмитрий думал о времени. О том, что не так уж это и фантастично – попасть в прошлое. Ведь не исключено, что время вообще не существует!

«Время – это всего лишь наша печальная мысль, – думалось сейчас Диме. – И эта мысль просто приходит, и мы начинаем сокрушаться: ах, как быстро всё пролетело! Ах, как долго всё тянется! Ах, вот сейчас хорошо, и пусть ничего не меняется! Когда же мысли нет, нет и времени. Его не существует, если мы о нём не думаем».

– Так давайте ж думать о нём как можно меньше! – произнёс Кукарский вполголоса и тут же огляделся, испугавшись самого себя.

«Однако то, что я здесь, явно доказывает то, что оно существует! – ещё подумал Кукарский. – Просто противоречие какое-то!»

Между тем перед ним уже открылся знакомый с детства вид, в двухтысячных изменённый до неузнаваемости. Сентябрьское солнце игриво сияло над головой, и радостно чирикали воробьи округ. Послеобеденный мир прошлого разогревался приятным осенним теплом. Дима сдёрнул ветровку и перебросил через плечо.

Его, его родной дом, откуда съехали они в девяностом году, стоял, тёмно-желтый, наискосок к гастроному. И не было никаких растяжек на новеньком панельном торце. И уныло серел магазин с огромными буквами над фасадом: «ГАСТРОНОМ». Никаких тебе брендов, сотовых операторов и прочей шелухи! И вместо роскошного фигурного киоска «Роспечати» стоял жалкий маленький газетный домик. Зато на углу пятиэтажки Димки-школьника красовалась жёлтая бочка с квасом, и ждала жаждущих сонная, как давний червяк на крючке, продавщица на стуле.

Кукарский шагнул к маленькому киоску: за стеклом сидела пышнотелая женщина средних лет со стрижкой под мальчика. Дима попросил сегодняшнюю «Звезду». Ему протянули широкую газету, воняющую типографской краской, а на сдачу – две заскорузлые рублёвки и какую-то мелочь. Всё это показалось таким непривычным, что в который раз закружилась голова.

При взгляде на советский рубль он вспомнил, как впервые в жизни нашёл деньги. Это случилось, кстати, где-то тут, неподалёку от его дома. Он просто слонялся по окрестностям – ему было лет десять. Быть может, искал сбежавшую кошку, а нашёл странный грязный комок, в котором разглядел тусклую желтизну. И эта находка, этот советский рубль так сильно его обрадовал тогда, просто переполнил искренней детской радостью, словно Димка напоролся на настоящий клад!

Дима выдохнул и попытался избавиться от нахлынувших чувств. Ему удалось совладать с собой, он отошёл в сторонку и развернул «Звезду». В шапке первой полосы значилось шестнадцатое сентября восемьдесят третьего года, пятница. Путешественник удивлённо качнул головой. Он не перестал удивляться. Свернув газету, Дима сунул её за пазуху и посмотрел в сторону широкого прохода во двор.

Кукарский почувствовал, как сердце пару раз зашлось, аж кольнуло в груди. Вот родимый двор с аляповатой газгольдерной за высоким железным забором! А вон там, в глуби двора, дощатая горка и корт с деревянным заборчиком. Ничего этого в двухтысячных уже не существует, кроме, собственно, двора! Дима сделал несколько шагов и оказался у первого подъезда своего бывшего дома. Вот лавочки, те давние, советские, из чистого дерева, свежевыкрашенные. Вот бабушки на первой из них лузгают семечки. Вот тополи тянутся едва-едва пожелтевшими листочками к обнажённым решетчатым балконам. Боже, ни один не застеклён! Ни один ещё не закрылся в скорлупу. Люди ещё открыты друг другу!