Владимир Молотов - Отпуск в С С С Р или Назад в будущее

Улизнуть на свеженькой «копейке» от милицейского «уазика» оказалось не так-то просто. Хотя и рассчитывал Николай поначалу, что пахнущий новым дерматином «жигулёнок», гордость советского автопрома, без проблем оторвётся от дряхлого «бобика». Но не тут-то было! Советские менты словно движок подменили – так юрко и быстро гнали «уазик», что аж в желудке у Коли слегка замутило от страха.

«Впрочем, чего боятся-то? – одёрнул себя Коля. – Ну, поймают, ну, посадят в советскую каталажку. Да разве ж сравнится эта фигня с ужасами двадцать первого века?»

Впереди виднелся густой зеленый лес, проглотивший изогнутую линии трассы. Позади противно выла сирена, и покрикивали в микрофон, точно в классическом советском боевике: «Водитель „жигулей“ госномер „сорок-четырнадцать кар“, немедленно прижмитесь вправо и остановитесь!»

«Хм, вот идиоты! – в очередной раз ухмыльнулся Николай, поёрзав в неудобном коричневом кресле без подголовника. – Вам и не снилось, как на полицейском „форде“ да с целым пеналом мигалок, а не с этими вашими колпаками на крыше!» Ещё немного, ещё чуть-чуть, ещё последний километр… А там уже и Кунгур – мало изменившийся в прошлом (да-да, теперь, когда Коля ходок в союзно-застойный мирок, для него и перемены только в прошлом!), там уж поднажать ещё пуще, пронестись до автовокзала. А за ним поворот, а дальше ещё малость и – переход.

Тут Коля заметил в мелком центральном зеркале салона, как правый ментяра совдеповский высунулся из окна и табельный приготовил. «Макаров, наверное, что у них там имелось на вооружении? Эх, надо было на этот счёт заранее в интернете погуглить . Ведь детство ж моё тут прошло, а ничегошеньки о них не ведаю!»

Коля выдавил педаль акселератора до отказа. Стрелка-бегунок на забавном линейном спидометре подползла к отметке в сто двадцать километров в час. Показался бы первый дом, а уж в населенном пункте стрелять они не будут, голову на отсечение! Не такие у них законы. Вроде бы.

«Водитель „жигулей“! – снова проговорили в микрофон, громко, требовательно и устало. – Если вы немедленно не остановитесь, мы откроем огонь!» Подлый милиционер, высунувшийся справа, как-то даже забавно мотнул головой, кивнул шоферу, и тут же пистолет издал хлопок. Коля вздрогнул в дубовом кресле. «Копейка» точно споткнулась, словно с правого боку мощный кол жахнул в шину.

И закрутило Колей угнанный «жигуль», с визгом колёс закрутило, замелькали сосёнки стоеросовые. А внутри у Коли все сжалось, но руки верные руль завертели туда-сюда. Нога же на тормоз прерывисто – раз-раз. И столько мыслей пронеслось! Ну почему он не ушел от них, он, на «нэксии» гонявший по вечерним проспектам Перми, какого же рожна не оторвался от лохов союзных? И что теперь будет? Вот сейчас как перевернётся чёртова «копейка», да как грохнет, и ведь тут ни подушки безопасности, ни тебе даже подголовника! А что если жизнь кончена? Так глупо просрать жизнь в Советском Союзе!..

Пролетел миг, и Николай понял, что машина замерла в кювете. Такое невероятное облегчение он испытал, словно сделалось невесомым тело. Коля едва осмотрелся – «бобик» ещё не возник, но уже ревел где-то неподалеку, – потерпевший спешно выпростался из автомобиля и скрылся в первом ряду сосёнок.

Дальше Колька побежал, отмахиваясь от назойливо царапающих когтей густого пролеска. Сразу стало тяжело дышать, появился гортанный сухой хрип. Нет, надо бросать курить, давно уже себя увещевал, да всё без толку! Вот ещё и «Космос» зачем-то прихватил на пробу, две пачки по семьдесят копеек каждая.

Преодолев метров сто, может быть, сто пятьдесят, и оказавшись на небольшой лужайке, Колька в первый раз оглянулся. И, о чёрт! – в ближайших сосенках мелькнула милицейская форма. Николай умостился на корточках поближе к земле, влажный аромат моха через ноздри намекнул о чём-то давнем из детства (которое где-то здесь, в этом времени). Тонкая пачка долларов – улов нынешнего визита – Коля вытащил её из-за пазухи и засунул под кору сухого валежника.

Едва успел он запомнить место валютного схрона, как ощутил затылком холодный тупой металл.

– Тарищ лейтенант, он здесь! Я его поймал! – гнусаво прокричал, паскуда, в нескольких сантиметрах над головой, аж в ухе зачесалось.

Цепкие потные клешни скрутили Колю сзади, с неожиданной силой поставили на ноги. Лейтенант появился из-за ближайшего дерева и степенно, с нагловатой улыбочкой, приблизился к Николаю.

«Ну вот и всё, доигрался!» – понуро подумал Коля, косясь на заветное местечко в коре валежника.

А ведь было у Любаши предчувствие какое-то, ещё с вечера. Сказала же, едва сели ужинать (несмотря на убогий белый стол с топорными ножками, смешной гарнитур да утробно гудящий холодильник «ЗИЛ» с протяжной серебристой рукоятью, Коле всегда так уютно было в Любкиной милой кухоньке с расшитыми полотенчиками и кружевными занавесками, да и вообще в ее хрущёвской квартирке), сказала же Любаша, так умильно прижав руку к сердцу:

– Ой, что-то мне не по себе, Коля, как будто за тебя боюсь, что ли, ровно что случится с тобою!

Точно в сериале каком про СССР, Коля даже растрогался, но виду не подал.

– С чего это вдруг, Люб? Выкинь из головы всякие глупости!

И потом, когда под одеялом лежали, на милой сердцу тахте-книжке, на простыне свежевыстиранной, когда едва отдышались после яростной несоветской любви… (И откуда только она позы-то выучила такие, поражался Коля?! Вроде ещё и в помине нет ни Эммануэль, ни Камасутры, ни видаков! Сама дошла, видно, ай молодец, Люба! Вот только с кем натренировалась, сколько их было до нас?..) Так вот, после акта раскрепощенной любви, когда только отпустило, Любаша опять начала:

– Ой, что-то покалывает, – схватилась она за сердце. – Снова у меня это предчувствие дурацкое.

– Да брось ты, так бывает после бурного секса!

И нежно погладил пальцами ее соски. Любаша повернулась к нему, пристроила голову на волосатую мужскую грудь.

А потом и уснули незаметно.

Но ведь накаркала, подружка ненаглядная!

Теперь с ментами советскими возни не оберёшься! «Впрочем, где наша не пропадала! Есть одна мыслишка, как выкрутиться!» – вдруг озарило Николая.

Меж тем лейтенант подошел вплотную.

Менеджер среднего звена Дмитрий Кукарский был типичным плодом заката советской эпохи. Его детство прошло на информационных сквозняках горбачёвской перестройки, а юность потерялась в ельцинской неразберихе. В смутное время малиновых пиджаков Димка поступил сначала в МГУ, но потом вылетел оттуда из-за лени и вернулся на Родину. Мать устроила его на третий курс Политехинститута, мечущегося от одного названия к другому, устроила, лишь бы не служить сыну в армии. Но в итоге Кукарский «проспал» отбор на военную кафедру и загремел с дипломом инженера на год рядового артиллерии.