Оксана Демченко - Дом для бродяги [Litres]

Едва Ворон вернулся с письмом от «паука», Йену пришлось заняться посредничеством в семейных делах на юге. Паоло был постоянно рядом, тихий, как тень… Завершив дела на юге Йен стал искать для воспитанника его главного человека. Себя он не видел на этом почетном месте. Никаким образом. Нет.

– Твой дядюшка совсем свихнулся на самолюбовании, – Йен прервал затянувшееся молчание. – Увы… когда излом его воли стал очевиден, пошатнулся весь дом Ин Тарри: кому встать на место паука, если избранный им наследник негоден? Да уж, тридцать три – мистический возраст, который называют солнечным. Мы или сгораем, или взрослеем.

– Меня пугает этот разговор, – шепнул Паоло.

– Не надо бояться того, о чем мечтал. Я займу место у подлокотника княжеского кресла Иньесы. Не хочу, но займу, потому что понял бремя своей ответственности: мир на пороге затяжной войны. В обмен на мой выбор ты получил свободу. И, когда тебе потребуются связи и золото семьи, у тебя буду я. Обещаю. Кстати уж, нет сомнения, что я тебе пригожусь… как в сказках говорят. Вмешательство в дела веры гибельно.

– Учитель, – лицо Паоло сделалось белым, как мел. – Не надо. Вам противны кареты, каменные замки…

– Я перерос свои страхи. К тому же мое колено предпочитает покой, – Йен с новым отвращением изучил картины в начищенных рамах. – Приобрету трость и начну ворошить осиное гнездо королей и князей. Я буду не паук, я буду пчельник. Пчельники не жалуют ос.

Паоло постарался улыбнуться, хотя глаза его плакали… Йен хотел еще что-то добавить, но смолк на полуслове. Шум большой дороги вдруг изменился, стих – и накатил новой волной, прямо-таки штормовой! Паоло вскочил и метнулся к окну.

– Там… ух ты! – Лицо раскраснелось, глаза полыхнули радостью, Паоло обернулся на миг и снова уставился в окно. – С ума сойти! Лошадь здоровущая. Человек огромный в седле. Ой! Это же у него рядом… Йен, ты не поверишь, но это же…

– Дикий кабан, – подсказал Йен, наслаждаясь шумом за окном и видом воспитанника, наконец ставшего обычным ребенком. – Здоровущий лесной вепрь. Пять лет назад тот Кабан, что в седле, принес того, что на поводке, из леса. Охотники убили кабаниху, переловили поросят. А один вот – уцелел и смог попасться на глаза кому следует. Не знаю, выжили ли охотники, закон княжества строг к браконьерам. Но поросенок выжил. Он знает свое имя, выполняет команды. Он ручной и очень милый. Так написал мне Кабан… который в седле. Что еще? Кличка вепря – Малыш, он хорош в поиске трюфелей. Правда, с нынешними клыками больше давит, чем добывает.

Йен говорил охотно и 6ез спешки. Щурился от удовольствия, представляя, что теперь творится на дороге и тем более на постоялом дворе! Как же, сам барон явился! Хозяин оборотного пива, праздника, ближних и дальних полей и, наверняка – этого вот «Перекрестка» – тоже. И куда направился, миновав ворота? К нищим, что заселились в княжьи палаты. Сплетен округе хватит на год, не менее.

– Эй, торопыги! – заревел бас со двора.

Заскрипела лестница, застонали добротные полы ближе и ближе. Грохнула дверь – нараспашку! Первым в зал протиснулся вепрь – черный, ростом с теленка, оскаленный неподпиленными клыками. Следом явился и человек-Кабан, заросший бородой по глаза. Страшный более, чем его знаменитая на все княжество «собачка».

Черный вепрь огляделся, рыкнул… и завалился на бок у двери, умильно щеря пасть и намекая – почесаться бы! Барон ласково пнул в подставленное брюхо сапогом, нагнулся и ткнул кулаком. Отвернулся, зашагал к столу. Он нес на ладони, как иные носят тарелочки – бочонок пива. И ворчал басом, непрерывно.

– Ворон… Бесы во хмелю, где Ворон? – Кабан бухнул бочонком по столу. – Что за дела, ты один? Он свихнулся? Тебя ж нельзя отпускать. Ты непутевый. Ты бестолочь, или загнешься, или что-то такое… загнешь.

– У Ворона теперь гнездо, – гордо сообщил Йен. – Еле смог отцепить его от себя. Нельзя вынуждать человека к вечной преданности… Кабан, он уже не так молод, и он смертельно влюбился. Девушка стоила внимания. Надеюсь, скоро он навестит тебя. А пока вот, знакомься. Паоло Ин Тарри. Настоящий князь, голубая кровь и все такое. Южная ветвь. Золото третий год в руки не берет, говорит, жжет кожу. Можешь представить его епископу? Паоло изучает сочетание веры и власти. Его мысли о том, как можно и нужно использовать людей, раз все они несхожи… в нашу прошлую встречу отец Тильман проповедовал о том же. Шепотом, уж слишком на ересь смахивало.

– Думаешь, зазря жгут мучеников? Они ж все как один – дурные, говорят в полный голос, и ведь сплошную ересь, – Кабан прищурил мелкие глазки, изучая Паоло. – Ага. Вроде годный. Батюшка постарел и стал ценить таких вот, умнючих. Мои-то сыновья для него шумноваты. Все четверо, ага… А этот сгодится.

– Значит, дело улажено.

Йен тяжело вздохнул, снова уделив невольное внимание картинам. Паоло сразу метнулся к горке пледов и растряхнул один, второй. Попытался дотянуться до верха рамы и занавесить самую крупную картину. Барон помог. Хмыкнул, рассматривая прочие деревенские шедевры.

– Да уж… знаю пачкуна. Хмель выращивает – любо-дорого. Вот и занимался бы хмелем! – Борода встопорщилась воинственно, и сразу от дверей зарычал чёрный вепрь. Вскочил, бросился к хозяину.

– Он пиво пьет? – понадеялся Паоло и зажмурился… но усидел в кресле, не сбежал, когда вепрь протиснулся мимо, почти сбив с ног.

– Если напьется, даже я не удержу, – прикинул барон. Потерся носом о розовый пятачок, похрюкал тихонько. – Малыш. Да, хороший мой. Послушный. Пива не пьет. Зато как гоняет пьянь! А как на браконьеров охотится, ну? Вдвоем-то мы извели эту шваль, всю и окончательно!

Барон отвернулся от «малыша» и склонился над бочонком, любовно оглаживая дубовый бок.

– Удалось в этом году, очень даже удалось. – Кабан кулаком выбил крышку бочонка и принюхался. Глянул на Паоло. – Сиди, кружки сам принесу. Малыш смирный, но к новым людям ему надобно попривыкнуть. Дай ему руку понюхать. Почеши тут, ага. Дери сильнее, не робей.

Продолжая наставлять Паоло, барон принес кружки мутного стекла, расставил… Наполнил.

– Йен, ты продался в рабство, насовсем? – Негромко и серьезно спросил Кабан. Сел, двинул ближе кружку, не дожидаясь ответа. – Я так и знал! Батюшка давно сказал: люди сами себя на цепь сажают. Я не понял, а после глянул, как живу. Сироты при пивоварне, поверенные, работяги на полях, трактиры по дорогам и в городах… тысяч десять душ. И все от меня зависят. Цепь? А как же. Толстенная. Но в сравнении с твоей – паутинка.

– Паутина не вредна паукам, – поморщился Йен. – Иногда я гадаю: Локки меня и такого бы не счел дичью? Или я давно не стою его внимания?