Оксана Демченко - Дом для бродяги [Litres]

– То есть ты не фанатик? Даже вера не отрицает войн, – хихикнул Паоло.

– Я всего лишь упрям, я умею отступать и маневрировать.

Паоло протянул многозначительное и очень длинное «ааа-аа» – и не стал дополнять словами. Йен промолчал, продолжая виновато думать свое: «Если бы я нашел тебя до того, как родня окончательно затравила и прежде, чем старик из Иньесы взялся ломать! Увы… Я чуть не опоздал окончательно».

– Три года назад я думал, что золото – зло. Отнимать его можно и нужно, не считаясь с людской болью. Так врачи отнимают гниющие конечности, – Паоло попробовал отвлечь наставника. Старательно улыбнулся, затем развеселился по-настоящему. – Я воображал, что золото – продажная живка. Сожги – и все проклятия сделались пеплом. Сколько же я нагреб… дров! Нагреб и наломал. И как тебе хватило терпения на все мои выходки? Будь я на твоем месте, я бы удавил такого ученика.

– От покорных нельзя ждать многого, – Йен прижмурился и подставил лицо солнцу. – Настоящие Ин Тарри – канатоходцы. Только у нас не канат, а волосяная нить. Свалимся в одну сторону – мы мошенники, сверзимся в другую – мы помешанные на завоеваниях короли. Не важно, в какую сторону падать. Там и там – крошево разбитых надежд. Трудно всю жизнь идти по канату, но ты упрямый, у тебя огромные способности, ты превзойдёшь меня в даре и упорстве. Я счастлив.

– Когда я наконец увидел, что золото – река, я прекратил создавать засухи и прудить болота стоячей мерзости. Кстати уж, именно ты помог мне увидеть ростовщичество вполне определенно – как врага. Изъятое из движения золото гноит людей, губит страны, – Паоло говорил и глядел на дорогу. – Тут хорошо… жизнь кипит. Вон: воришки черпают горстями и ведерками из большой реки, а ей и нет вреда.

Паоло поджал губы, сомневаясь. Затем решился, сложил ладони рупором и крикнул: «Эй, кожевенник! Береги кошель, прямо с пояса режут!». Звонкий юношеский голос на миг перекрыл гул дороги. Многие головы повернулись на шеях, руки потянулись проверить кошели… Карманник сгинул.

«Перекресток» был уже рядом. Йен спрыгнул из седла и пошел, держа коня в поводу. От долгого пребывания в седле болело колено. Опять. Приходилось прилагать усилия, чтобы не дать наблюдательному Паоло оснований для волнения. Малыш и так выведал: это старая рана, одна из трех глубоких, полученных наставником от наемников артели. Явная. А неявные болят куда злее. Хоронить тех, кого собрал в гнездо Локки – вот что страшнее своей смерти! За эти годы ушли многие. Хорошо хоть, Ворон жив. Он и малыш Снегирь, который мечтал стать мельником, как завещал отец – и добился своего. А вот Сыч, братья Бельчата, тихий грамотей Ужик…

– Комнат нет, – пробасил огромный трактирный вышибала.

Он вмиг приметил, что гости одеты небогато, что украшений у обоих нет. Что старший – лет сорока, с изрядной сединой, ловко прячущейся в светлом золоте волос – прихрамывает и выглядит бледным. Того и гляди, заведет разговор о милосердии… а после нахально напросится ночевать без оплаты.

Вышибала заранее выпятил челюсть и нагнал морщин на лоб. Оценил младшего путника и скривился: тощее дитя в дерюжном отребье! Взгляд вороватый, с прищуром. Может, и конь у него краденый? – эта идея проступала на лице вышибалы все отчётливее.

Йен коротким жестом отослал охрану, неприметную – но вполне надежную. Вторым жестом сообщил, что намерен ночевать в «Перекрестке». Наконец, добыл из воздуха золотой, прокрутил в пальцах. Трюку он выучился у Лисенка: хотел сберечь память о его бесшабашности…

– Может, нам повезет? – Йен зажал золотой меж указательным и средним пальцем, глядя на белокаменные палаты для знати. – Нас особенно устроил бы верхний ярус. О, премилая терраса в южном стиле.

Йен добыл из воздуха еще золотой, и еще. Проследил, как вышибала багровеет, потеет… а трактирная служанка уже протискивается мимо него к гостям, распознав настоящую их состоятельность.

– Милости просим, – служанка согнулась в поясном поклоне.

– Опять просят у тебя. То милости, то милостыньки, – едва слышно хихикнул Паоло.

– Вы не смущайтеся, – служанка не разобрала шёпота, но поняла его по-своему. Резко выпрямилась, всадила локоть в бок вышибалы, как шпору в конский бок! – Эй, чё встал? Скакунов прими: княжеские коники-то. Вели упряжных одров из стойл повыгнать, им место в худшем сарае… и ячмень проверь, и не запали красавцев с дороги, ведь не кони – птицы! Милости прошу, гости дорогие.

Йен отдал поводья, перебросил через плечо тощие переметные сумки и зашагал к белокаменным палатам. Паоло, как обычно, терся у левого локтя и иногда дергал край рукава, привлекая внимание. Он любил без слов делиться впечатлениями и знал: Йен точно ловит намеки.

– Нам оно без разницы, есть титул или нету, – вещала служанка. – Вон в прошлом годе маркиз здешний, что Лисом прозывается, изволили жить полный месяц в общей комнате для слуг, а ведь при титуле, при деньгах и у князя нашего в большом почете. В обратку ж медники с болотного краю: как весною упились до непотребства, так и скупили лучшие залы, и велели именовать себя великими князьями. Ну, мы не оспорили. Как скажем – князь, так денежку получаем. Так вот, я к чему: нету титула, не беда. А ежели звать вас прикажете вот прямо королевичами…

– Зовите «дядюшка Яниус», – Йен оглянулся на спутника и хитро прищурился. – А юношу можете звать князем, если он не против.

– Паоло. Просто Паоло, – резко перебил воспитанник.

Служанка взбежала на крыльцо и распахнула двери. Поклонилась… и украдкой вздохнула, пропуская гостей в дом. Не иначе, за королевское титулование она ждала серебрушку. «Гости вроде и не бедные, но какие-то скучные, с непутевой вычудью», – нарисовалось на румяном личике, да так внятно, что вслух и произносить не надо.

– Ужин подайте в наши покои, – велел Йен. – Да: оборотное пиво уже подвезли?

– Мы заранее закупаем, до дня Локки. Но знаете, чтоб так сильно заранее… вот ежели очень уж поискать, – залепетала служанка.

Сделалось понятно, что пива нет, но замена будет подобрана и выдана за «оборотное». Йен грустно вздохнул. Вокруг имени Локки порой копятся случайности, способные ранить душу. Локки умел врать так, что в его слова верили. Все. Даже он сам… как в худший день, когда пообещал уцелеть и даже не простился.

– Поищите, – Йен опустил золотой в подставленную ладошку.

Служанка залилась румянцем, даже слезинку сморгнула – до того была рада долгожданной щедрости гостя.

– Полагаю, скоро кое-кто спросит или господина Яниуса, или господина Йена.

– Провожу сразу ж, – кивнула служанка.