Оксана Демченко - Дом для бродяги [Litres]

Микаэле переместился к столу, где Лёля и еще несколько девушек листали журналы и опасливо трогали рисунки платьев. С ними была Юна, дело ладилось – и Микаэле протанцевал мимо, улыбнувшись всем. Склонился над планом занятий на следующем столе – Паоло нанимал всё новых и новых наставников в «Лилию».

– О, уже гораздо лучше. Когда все трудятся и учатся по двенадцать часов, – Микаэле возвысил голос, – есть надежда, что через полгода инициалы на двери станут вырезать каллиграфически и технически совершенно.

Оттолкнувшись от столешницы, Микаэле развернулся… и с разгона обнял брата.

– Куки!

– Мы заявились пообедать, а тут… – брат оглядел зал. – Знаешь, обмен душ и правда что-то перестраивает. Вокруг тебя всегда было тесно от дел. Но – не было весело.

– О, моя ошибка. Ты учил, но я не учился. Без радости жизнь – бесконечный путь на каторгу. Куки, – Микаэле отступил на шаг. – Ты такой молодец.

Больше ничего не хотелось добавлять. Слова Якова отяготили душу каждого, кто их слышал. Но утро закончилось, брат нашел способ перешагнуть отчаяние и открыть дверь в день, где есть свет и радость.

– Я говорил с матушкой Густава, – Николо шагнул из-за спины Яркута и вцепился в запястье отца. – Я спросил, какой он… был. Теперь знаю, он улыбался на всех рисунках и картинах, на всех фото. Я… я рад, что именно он оказался связан с тобой, пап.

Микаэле поддел под локти брата и сына и повел к следующему столу. Здесь обстоятельные дети из старших решали, как провести ремонт особняка быстро и без лишних затрат. Микаэле немножко послушал и отвернулся – справляются.

– В «Белый плес» можно ехать и сегодня, – негромко сообщил Николо. – Я звонил Лавру Семеновичу, он устал от причуд того, кто занимает твое тело. Пытался уволиться много раз и даже покинул место месяц назад. Тогда же мы встретились и долго беседовали. Он любит лес и лошадей. Ему трудно, но – держится. Пап, как ты подбираешь людей! Этот Лавр прежде и сам не знал, что ему важно в жизни…

– Выезжаем теперь или пообедав? – Яркут поправил костюм, и Микаэле не усомнился, что под полой скрыт револьвер или что-то еще более убийственное.

– Можно и теперь, – пожал плечами князь.

Обернулся, позвал Йена, Паоло и Клима. Он желал, чтобы эти трое увидели неприятное, но важное зрелище… которое сам Микаэле внятно представлял заранее. Лёля молча удалилась и сразу вернулась в роскошном зеленом пальто, при объемистой сумке.

– Я стреляю даже лучше, чем твой брат, – прямо глядя на Микаэле, сообщила она. – Без меня ни Павлушка, ни Йен, ни ты сам, туда не сунетесь. Ага?

Пришлось кивнуть. Лёля усмехнулась, довольная сговорчивостью князя. Бухнула сумку на стол – и та звякнула тяжело, металлически. Норский подошел, сунул руку в сумку, пошарил наощупь – и вытянул револьвер. Клим проделал то же самое, с тем же результатом. Зал на миг притих… и все вернулись к своим делам. Только Юна спросила, ехать ли ей, и была сразу же изругана за самонадеянность – хором! Смущенно притихла.

У парадного крыльца уже шумели моторы. Микаэле набросил пальто и забрался в первую машину. Подозвал брата. Лёля решительным кивком выставила с переднего сиденья здоровенного охранника и заняла его место.

– Лёля, ты умеешь падать в обморок? – шёпотом спросил Микаэле.

– Нет.

– Еще не состарился, а уже научился задавать дурацкие вопросы, – хмыкнул брат.

В ответ засмеялся Ники – он последним забрался в машину, и сразу взял отца за руку… Все было так хорошо, словно беды и правда в прошлом, словно обозначенный Яковом месячный срок не имеет силы.

Микаэле тихонько вздохнул, прикрыл глаза… тело Густава казалось совсем своим: оно охотно улыбалось, прекрасно танцевало и жадно впитывало кожей – ветер, ноздрями – запахи, глазами – солнечный свет или тучевую хмурость.

Автомобили шли вереницей, и Микаэле знал – их весьма много, Курт продумал охрану детально, даже с запасом. На миг стало занятно: как уживаются и делят работу Курт, Юсуф и Яркут… и как во все это вписывается дикая вольница «Черной лилии»? Но Микаэле прогнал неуместное любопытство.

За окном мелькали ограды усадеб, вспыхивали и гасли, оставаясь позади, рябины, плескались золотыми миражами клены. Осень поднапряглась и просушила парадное платье. Если еще и солнышко протопит в серости облаков лунки пошире… Но даже теперь – хорошо. Столбы лучей делают призрачный осенний туман зримым, цветным.

– Куки, помнишь того мальчика-художника? Василия, – вслух задумался Микаэле. – Хочу, чтобы приехал и нарисовал эту осень.

– Не ври, – совсем тихо отозвался брат. – Хочешь, чтобы нарисовал тебя… и все же думаешь о том самом. Ладно, тебя не переделать. Парень уже сегодня сядет в поезд, я проверю.

– Хорошо.

Издали ограда главного особняка «Белого плеса» смотрелась привычно. Вот только управляющий… Лавр Семенович встречал у ворот, и глядел на гостей так, словно в них последняя надежда на смягчение смертного приговора.

– Вы заберете меня отсюда? – непрестанно кланяясь, залепетал управляющий. – Нет сил, ну нет более, ну не-мо-гу! Господин Николо, господин Яркут, войдите в положение, в аду пребываю, всякий день жарюсь на сковородке, да будь я худший на всю страну убивец и вор, и то искупил свои грехи, давно и все!

Управляющий с протяжным сипением выдавил воздух из легких, склонясь до земли. Выпрямился… на щеках слезы, губы дрожат.

– Так плохо? – участливо удивился Микаэле. – О, не ожидал. Уживчивость – ваш дар. Вы ладили с Куки, даже с ним. Вы смогли расположить Егора, и Кирилл… гм, то есть Курт, выделял вас.

– Хозяин? – управляющий неуверенно вгляделся в лицо, совсем незнакомое. Рухнул на колени и зарыдал. – Хозяин! Заберите меня! Даже ради ваших рысаков, даже ради золотого лесу, я не-мо-гу!

– Чем же вас так извел… он?

Микаэле выбрался из автомобиля, решительно поддел управляющего под локоть, заставил подняться с колен и повел по обочине, не отпуская ни на шаг от себя. Выслушивая и удивляясь: прежде Лавр говорил ласковым шепотом, смотрел в подбородок, не перечил и мнения не высказывал. Дела вел превосходно, распоряжения понимал с полуслова, свой интерес умел изъять так, что это ни у кого не вызывало вопросов. Теперь он стал другим человеком! Норовил прямо заглянуть в глаза, без стеснения умолял, жаловался… И даже умудрился опознать в чужаке – «хозяина»! А еще он стал иным внутри: не дергается на нитках жадности, потому что… выздоровел.

– Тот, в подполе, оч-чень страшный, – судорожно вздыхая, Лавр торопливо делился своими бедами. – В подвале… прошу прощения, уж как есть. Там вонюче. Он десять дней не выходит вовсе. Знает вес золота до грамма. Бесится, зовет своих людей, а только никто не приходит. Одних ваши изловили и отвадили, иные сбежали, а кой-кого он потравил, да-да! Один я и хожу в подпол на пытку.