Анна Коэн - #Зерна граната [litres]

Слово «казним» напугало ее своей холодной однозначностью, но ей нечего было бояться – с Крысами ее связывала теперь только татуировка. И она желала быть принятой, пусть даже этими людьми. После долгого одиночества Луиза была рада любой общине, которая не прогонит ее прочь. Хотя никто не мог сравниться с труппой Театра.

– Не за головами, а за информацией, – вернула она Венделю его собственные слова, и он сдался, примирительно подняв руки над головой.

Дюпон передал ей и карабин, и ленты, которые особым образом крепились на бедре. Уже когда девушка вложила оружие в кобуру и застегнула отяжелевшую портупею, Вендель отвел ее в сторону и тихо спросил:

– Ты хоть стрелять умеешь?

– Умею, – уверенно солгала она.

Стул опасно покачнулся на двух задних ножках, и Жизель Бони по прозвищу Чайка проснулась с нелепым всхлипом. Ей снова снился прибой, и он пугал ее, как в детстве пугали громады прибывающих поездов.

Девушка раздосадованно ущипнула себя за ухо – это должно было взбодрить – и покосилась на часы. Оказывается, она проспала всего несколько минут. Это и к лучшему: старшая сестра не успела заметить ее храпящей на посту и устроить выволочку. В такие моменты Чайка притворялась, что не понимает ни единого слова, и от этого женщина злилась еще сильнее.

Она задержала дыхание и прислушалась: со стороны коек не было слышно ни звука, ни даже слабого стона. Возможно, кто-то из стариков скончался во сне, но она не пошла проверять: у смерти в больнице было особенное дыхание, и Чайке не улыбалось вновь ощущать его на своей коже.

Отчаянно хотелось освежиться и покурить. Она еще раз присмотрелась к рядам железных кроватей, отгороженных друг от друга застиранными занавесками. Возможно, сегодня одна из тех тихих ночей, когда она никому не понадобится? Тогда она могла бы пробраться на крышу, где стоит резервуар с пресной водой. С одного бока он протекал, распространяя спасительную прохладу. Она бы прижалась к нему спиной, промочив серое форменное платье с пуговицами между лопаток, и выкурила одну, а может, даже две папиросы подряд.

Ее не будет только пять минут. Ничего не случится.

Простучав каблуками по старой лестнице – всего один пролет до неба, – Чайка с усилием подняла люк, ведущий на плоскую крышу лазарета. Раньше тут висел амбарный замок, и поначалу она каждый раз вскрывала его шпилькой, но доктор Пита поймал ее за этим занятием и велел не валять дурака. На следующий день замок убрали.

Морской воздух захлестнул и обволок ее. Сан-Мора спал, подрагивая прибрежными огнями у линии причала, а старинный маяк, пустивший корни в скалу, лениво ощупывал волны желтым лучом.

Чайка потянулась и с наслаждением похрустела шеей. Покончив с упражнениями, девушка, чуть ли не танцуя, приблизилась к баку резервуара, зачерпнула полные пригоршни воды и умылась. Она с удовольствием искупалась бы в море, пусть даже и ночью, но для этого по местным законам незамужним девицам требовалось сопровождение. Да и специального костюма у нее не было.

В портсигаре оставалось всего две папиросы. Так и быть, до утра она потерпит, а после смены первым делом сходит в лавку – по понедельникам туда завозили дивный пряный табак с гвоздикой и почти без примеси сена.

В сущности, ей было вовсе не обязательно находиться здесь, в этой развалине, пропахшей мочой и хлором, которую местные называли больницей. Деньги все еще были при ней: хрустящие лиловые купюры не тронула вода, пока она скрывалась от выстрелов под сводами пирса в ту ночь. В любой момент она могла бросить опостылевшие чепчик с фартуком под ноги толстухе-медсестре, поехать в ближайший крупный город и купить там собственную квартиру с мебелью. А еще платья – целый шкаф неношеных тряпок, сшитых точно по мерке, и несколько пар туфель.

Чайка хмыкнула и выпустила струйки дыма через ноздри. Все это чудесно, но пока она останется здесь. По крайней мере пока Вербер не придет в себя. Вот уже почти месяц он дрейфовал на грани между тем и этим светом. Рана оказалась скверной – пуля пробила левое легкое, а потому она приняла его за мертвого, когда ближе к рассвету нашла на песке с кровавой пеной на губах. То, что великан дотянул до приезда телеги доктора, само по себе было чудом.

Совесть не позволила девушке бросить его одного, но она боялась привлекать внимание, расплачиваясь за лечение гульденами, а потому нанялась сиделкой. «Это ненадолго», – уговаривала себя Жизель, но дни и ночи на дежурстве сменяли друг друга, луна прошла путь от полновесного апельсина до прозрачного серпа и обратно, а она все еще кормила с ложки вялые рты и выносила судна. Она чувствовала, что еще месяца здесь не вытерпит. Нужда была ей привычна, культи и нарывы не пугали – Чайка и не то видала в ночлежках Хестенбурга, – но прислуживать больным было почти невыносимо. Немощь других наполняла ее яростью.

– Лучше бы Павлу встать и пойти своей дорогой, – буркнула она и щелчком сбросила окурок с крыши.

Об остальных с корабля она не думала. Запретила себе думать.

Оранжевый уголек прочертил в темноте дугу и, проследив за ним, Жизель заметила, как по единственной дороге к больнице на предельной скорости мчался черный паромобиль.

– О, проклятье!

Подобрав юбку, девушка ринулась обратно к люку, не прекращая сквернословить ни на секунду.

Людей Дона привозили с увечьями, и почти всегда требовалась срочная операция. С тех пор как Чайка устроилась к доктору Пите, это был уже третий.

Она встретила его по пути на первый этаж, где глухие удары уже сотрясали входную дверь. Доктор, громко ругаясь, натягивал халат. Тот был настолько белым, что светился в сумраке коридора, слабо освещенного масляными лампами.

– Сестра, свет в операционную, быстро. Включите генератор, прокипятите инструменты.

– Я не сестра, я сиделка! Могу ее позвать и принести что-то из кладовой, я делала это раньше. – Интуиция запоздало подсказывала Жизель, что не стоило попадаться доктору на глаза так скоро. – Бинты, морфин…

– Мне начхать, кто вы там. Сестры нет, она принимает роды в деревне. – Пита бешено вращал глазами. – Ну, пошла, бегом!

За дверью раздавались разъяренные вопли людей Дона.

Рыкнув с досады, Чайка бегом припустила в обратную строну. По пути она заскочила в кладовую, сметя в тележку все, что попалось на глаза. Понадобится или нет – разберутся позже. Бутылочка коричневого стекла покатилась по краю полки и с дребезгом раскололась о кафельный пол. Резкий запах заставил Чайку закашляться, брызнули слезы.

Такая подстава! Денежки за акушерство сестра точно положит в собственный карман, а ей отдуваться.

В операционной, как называлась жуткая каморка без окон, едва помещались оцинкованный стол, генератор, умывальник и тележка с инструментами, которую Чайка с лязгом втолкнула в двери. От всех этих звуков у нее разнылся зуб.