Станислав Росовецкий - По следам полка Игорева [litres]

А потом успокоился немного старый чернец, и потекли его мысли по иному руслу. И вот что забормотал он про себя: «Нынче новое время и власть Просвещения! Уже не одна церковь о просвещении народа заботится, а и светская власть! Императрица пишет комедии и издаёт сатирический журнал, её вельможи, оставив роговую музыку и бесстыдный разврат, собирают и изучают старинные рукописи! Что ж плохого в том, что место крепостных сералей занимают театры и библиотеки? Поднимают просвещённые россияне свои головы, рабски склонённые перед учёными немцами, и не верят уже в иноземные басни, будто древняя Русь была лишь средоточием азиатчины и дикого невежества. Пусть и не верится мне, что соблазнительное своим язычеством ораторское сочиненьице из спасского Хронографа уместно приравнять к творениям Гомера или новонайденного барда Оссиана, да послужит и оно просвещению отчизны!»

Пито было с утра, как в лучших домах Лондона, вот только кислое графское вино голодные желудки бродяг еле уже принимали, однако лучшего питья сегодня они не нашли. Семён и Спирька устроились на каменном полу подвала сразу возле лестницы, развели костерок на оставленном французами пыльном кострище. Пили прямо из бутылок, не боясь пораниться об отбитые горлышки. Слева темнел вход в винный погреб, в место благословенное. Его французские солдаты, как ни старались, так и не смогли до конца опустошить. Там поблёскивала куча зелёного бутылочного стекла. Справа такой же сводчатый проход был наскоро заложен кирпичом, а в нём выбита большая овальная дыра. Из дыры воняло, как из общественного нужника на Хитровке.

– Что рожу-то кривишь, Спирька? – захохотал Гудок. – Али воображал, что французское дерьмо не смердит?

– Я вот соображаю за нас двоих, и за тебя, дурака, тоже – да точно ли фармазоны совсем ушли? А ежели возвернутся, придётся нам тут солоно.

– Ушли, ушли, чего им тут теперь… А наши служивые сразу не войдут, побоятся. Вся Москва твоя, друг мой Спирька! Пей, гуляй!

– Много нас тут, таких хозяев, – скривился Гудок. – Вернётся крикун Ростопчин, начнёт опять свои дурацкие порядки наводить. Да когда ещё то будет… В огонь бы чего подбросить.

– Русские порядки завернут татю лопатки, – некстати припомнил Спирька, обругал главнокомандующего Москвы графа Ростопчина матерно и засмеялся, будто что смешное сказал. – А требуется тебе дровец, так и полезай за ними в дыру.

Ночью они крепко замерзли, потому что октябрь выдался холодным. Ночевали наверху, в сожжённых и обвалившихся палатах. Забились в каморку под каменной парадной лестницей, где и продрожали всю ночь. Спустившись утром в подвал, они нашли, наконец, из чего развести огонь. Топливо тут имелось, и сейчас надо было решить, чья очередь за ним идти. Они долго спорили, косясь на потухающий уже костерок, прикончили между делом по второй бутылке. Наконец Гудок показал на свои босые, от грязи чёрные ноги:

– Ты в сапогах, ты и иди – а я ещё ноги в ночном золоте испачкаю.

Спирька окинул гордым взглядом свои лаковые, со шпорами гусарские сапожки, почесал в затылке и важно кивнул. Вытащил из-под задницы бумажный свиток с большой печатью красного сургуча, сосредоточенно сунул край свитка в костёр, подождал, пока разгорится, поднялся на ноги и, держа это подобие факела перед собою, пролез в дыру. Некоторое время только и слышны были шорохи, да как Спирька матерится.

Наконец, бродяга появился в дыре. Под мышками тащил с одной стороны стопу исписанной бумаги, обвязанную розовой ленточкой, с другой – большую тёмную книгу.

Первым делом присыпали еле тлеющий костер бумажками. Сразу же в подвале потеплело и посветлело, а любопытный Гудок потянул к себе громоздкую книжищу.

– Ты смотри, там чего-то написано. На наклейке!

– Ты, Гудок, грамотный, ты и читай! – буркнул Спирька, недовольный тем, что товарищ не похвалил его, добытчика.

– «Нумер 323», а тут «Хро-но-граф». Что такое?

– Вишь, как много тут было книжек припрятано, а почти не осталось. Одни бумажки исписанные. А сия книга знатно нас согреет – она в деревянные доски заделана. В сухие!

– Слушай, друг, давай отложим её, а там спустим хотя бы целовальнику…

– Одурел, что ли, с голодухи? Кому нужны старые книги, когда Москва-матушка вся дымом ушла?

Байдак – плоскодонное речное судно.

Бармица – железная сетка, крепилась сзади к шлему, защищала шею.

Батыр – сильный, храбрый воин, подобный эпическому герою, в языке тюрков древнекиевских времен. Слово родственно монгольскому «багатур» (отсюда современное русское «богатырь»). В древнерусском языке это понятие выражалось словом «хоробр».

Берендеи – тюркское племя кочевников, осевшее под Киевом и служившее у великих князей.

Ведунья – знахарка, колдунья.

Волхв – древнерусский языческий жрец.

Гривна – (1) серебряный или золотой шейный обруч; (2) крупная денежная единица, равна слитку серебра.

Десница – правая рука.

Доспех – комплекс стальных предметов защиты средневекового воина.

Децкий – старший дружинник, командир десятка младших дружинников.

Забороло – площадка или галерея наверху крепостной стены, защищенная с внешней стороны зубцами и навесом.

Келейник – слуга церковного иерарха.

Комонь – боевой конь.

Кыпчаки – самоназвание половцев.

Лагвица – стеклянная бутыль для вина, оплетённая лозой.

Насад – большой речной корабль. Обер-прокурор Святейшего Правительствующего Синода – в 1722–1917 году чиновник, руководивший собранием церковных иерархов, заменой патриарха.

Отрок – младший дружинник.

Писало – заострённая костяная или деревянная палочка, с другой стороны с тупым расширенным концом. Собственно, античное стило, в древней Руси использовавшееся не столько для писания на навощенной поверхности, как для выдавливания букв на бересте и выцарапывания надписей (граффито) на стенах церквей. Носилось прикреплённым к поясу.

Полудень – юг.

Полунощь – север.

Поруб – яма, сверху перекрытая брёвнами, в которой держали узников.

Послух – свидетель.

Светец – устройство для удерживая горящей лучины.

Стол – слово употреблялось и в значении «престол».

Сулица – короткое метательное копьё.

Толмач – переводчик.

Тысяцкий – боярин, руководитель городского ополчения.

Фарь – арабский конь.

Хоробр – эпический герой или дружинник, приравниваемый к герою эпоса. Современное слово «богатырь» пришло из монгольского языка, в послекиевское уже время.