Иван Оченков - Пушки царя Иоганна [litres]

– Жениться тебе надо, Никитушка!

– Чего?.. – протянул окольничий, явно не ожидавший от меня такого вердикта.

– Точно тебе говорю! Вот посуди сам: был бы ты женат, супруга твоя за сестрой присматривала бы. Опять же той хоть поговорить было с кем – глядишь, и не выкидывала бы такие фортели. А так сидит девка одна в четырех стенах, тут уж поневоле или взвоешь, как волк, или сбежишь куда.

– Это… ты хочешь сказать, что я сам виноват? – нахмурился Вельяминов.

– Да господь с тобой, – сделал я невинное лицо, – как ты мог такое обо мне подумать! Конечно, Аленушка учудила не по-детски, но и ты ее пойми.

– Что тут понимать-то?..

– Ну как тебе объяснить… порядки у нас не то чтобы плохие, просто чуточку устаревшие. Ну вот какая бы беда приключилась, если бы девицы незамужние могли собираться где да общаться по-девичьи?

– Так ведь собираются, – не понял меня Никита, – на посиделки да на праздники. В церкви еще, бывает, видятся…

– Под присмотром всяких старых кошелок, у которых своя жизнь не сложилась, а теперь они ее другим портят?

– А как надо?

– Как-как… не знаю как. Вот, к примеру, поехал ты к князю Долгорукову да сестрицу с собой взял. Ты бы с Владимиром Тимофеевичем пообщался, а Аленушка – с княжной Марьей.

– Это чего бы я к Долгоруковым-то поехал?.. – насторожился Вельяминов.

– Как чего, говорю же тебе, ты у меня холостой, а у князя дочь на выданье.

– Ты что это, государь, женить меня надумал?

– Ну ты же сам мышей совсем не ловишь!

– Тьфу ты, прости господи… никак не привыкну к твоей манере говорить, государь! Ну каких мышей? Да и не ладим мы с Долгоруковыми-то – сам, поди, знаешь, что они Филаретову руку держат.

– Вот и помирились бы. А Владимир Тимофеевич – человек дельный.

– Он Шуйскому служил.

– И что характерно – не предал, как иные и прочие.

– У Лисовского в плену был, когда тот Коломну изгоном взял.

– И на старуху бывает проруха; зато со шведами не худо воевал. Делагарди укорот дать – это тебе не фунт изюму!

– Ну, про укорот – это ты сильно сказал… – задумчиво протянул Никита, – хотя в Тверь не пустил, было такое. Да не отдаст он за меня дочку!

– А если я посватаю?

– Погоди-погоди, государь, – испугался окольничий, – такие дела с налета не делаются! Надо узнать, что за девка – может, она кривая какая? Майся с ней потом всю жизнь!

– Вот я и говорю – поехали бы с сестрой, да она бы и посмотрела женским глазом. Чай, худого-то брату не желает?

– Ага, не желает, – тяжко вздохнул Никита, – она же меня чуть в могилу не загнала…

– Да ладно тебе!

– Я думал… – нерешительно начал Вельяминов.

– Что думал?

– Ну как… сперва Алену замуж выдам, а уж потом сам как-нибудь…

– Вот тут уволь, – сразу отказался я, – я ей, грешным делом, еще до Смоленского похода предложил за Кароля выйти, так она мне такую бучу устроила… Что смотришь, он тогда холостой еще был!

– Ты мне об этом не рассказывал… – подозрительно посмотрел на меня мой ближник.

– А чего рассказывать? Они оба отказались сразу, а мне в таких делах настаивать не с руки.

– То есть меня женить неизвестно на ком тебе с руки!

– Никитушка, дорогой, не путай! Ты же мне как брат. Младший. Стало быть, я лучше знаю, что хорошо для моего младшего брата, и плохого не посоветую.

– Ох, о тебе бы самом кто побеспокоился! Катарина Карловна-то к нам, как я погляжу, совсем не собирается?

– Что поделаешь – сапожник без сапог, – засмеялся я, – даже не знаю, что тебе ответить.

– Так, может, Анисим-то и прав? – осторожно спросил Никита, стараясь не вызвать царский гнев.

– В чем это? – отозвался я, сделав вид, что не понял.

– Ну, как это… – Он явно мялся, подбирая слова.

– Ты про развод?

– Про него.

– Может, и прав.

– Тогда чего ждем? – деловито спросил он, как будто готов был немедля ринуться на поиски невесты.

Меня позабавила реакция моего ближника, и я решил ему подыграть:

– А как у вас цари женятся?

– Дык известно как: посылают во все концы Руси весть, чтобы все бояре и дворяне, да прочего звания люди, у которых есть дочери на выданье, везли их в Москву на смотр.

– О как! И что дальше?

– Ну, как соберут невест, их ближние его бояре смотрят, выбирают высоких да красивых, и чтобы из рода большого, в котором женщины плодовиты. Потом тех, коих уже выбрали, смотрит сам государь в палатах лично. Тут уж можно и спросить чего.

– Вот даже как!

– Ну конечно, а то вдруг она дура или косноязычная какая!

– Это правильно, – поддакнул я, еле сдерживаясь от смеха, – а иное попробовать можно?

– Что «иное»? – не понял Вельяминов.

– Как что, а вдруг она бревно бревном!

– Тьфу на тебя! – разозлился понявший наконец Никита. – Горбатого могила исправит! Я тебе про серьезные вещи рассказываю, а у тебя один блуд на уме! Уж если так приспичило, так съезди в Кукуй али еще куда. Мало ли девок для таких дел!

Отсмеявшись, я присел ближе к нему и положил руку на плечо.

– А дальше что?

– Как что, – буркнул он, – царевич родится православный! Весь народ будет рад.

– А Карлушку я куда дену и Женечку?

Насупившийся Вельяминов, как видно, решил, что, раз я задаю такие вопросы, значит, отнесся к его идее серьезно, потому снова повернулся ко мне и горячо заговорил:

– Государь, ты ведь, пока тебя царем не выбрали, не последний из князей в неметчине был! И удел у тебя там немалый и весьма богатый к тому же. Вот и пусть достанется Карлу Ивановичу! Он там свой, и вера у него лютеранская, вот пусть и княжит. Шутка ли, великий князь Мекленбургский! И царевне Евгении, я чаю, приданое найдется, особливо если батюшка у нее не кто-нибудь, а царь русский, и родной брат – великий князь. Всем хорошо, и греха никакого! А король свейский пусть не обижается. Где это видано, чтобы жена к мужу пятый год носа не казала?

В последнее время мои приближенные все чаще стали заводить разговоры о нежелании приезжать в Москву Катарины Карловны и о том, что это наносит немалый урон репутации царя. Народ, дескать, не понимает: женат их царь или нет? Поначалу я отшучивался, потом начал выказывать неудовольствие. Иван Никитич, будучи опытным царедворцем, фишку сразу просек и заткнулся. Хитрый от природы Анисим тоже сообразил, что играет с огнем, но вот прямодушный Вельяминов резал правду-матку, не думая о последствиях, с тактичностью стрелецкого бердыша. Ну да ладно, от Никиты – стерплю.

Начавший бесить меня разговор прервал стряпчий [22] Стряпчий – придворный чин в Русском государстве. , доложивший, что меня хочет видеть полковник барон фон Гершов.

– Пусть войдет, – коротко бросил я.

Мой верный Кароль достиг в жизни всего, о чем только мог мечтать провинциальный дворянин, каким он и был до того, как нанялся ко мне на службу. Чин полковника, титул барона, хлебная должность, жена-красавица из знатной и влиятельной семьи – вот далеко не полный перечень полученных им плюшек, впрочем, честно заслуженных. Однако былой близости между нами нет, хотя я по-прежнему уверен в его преданности и честности. Правда, с недавних пор его супруга – Регина Аделаида докучает бравому полковнику просьбами оставить службу и переехать куда-нибудь в Европу. Да хоть в тот же Мекленбург, где у фон Гершова пожалованное мною поместье. Понять молодую женщину можно. Балов в Москве не бывает, а те увеселения, что устраивают бюргеры в Кукуе, для урожденной графини Буксгевден совсем не комильфо. Царица, в свите которой баронесса благодаря своей знатности могла занять видное положение, тоже намерения приехать не изъявляет. Что опять же мотивирует Регину Аделаиду к скорейшему переезду. Нет, она не устраивает Каролю истерик и не пилит его ежедневно и еженощно, но каким-то ей одной ведомым изощренным способом все же вбила бравому померанцу в голову мысли о возвращении. Надеюсь, он пришел не с этим.