Иван Оченков - Пушки царя Иоганна [litres]

– Эй, Незлоб, – окликнул я писаря, – скажи честно – страшно тебе?

Парень внимательно посмотрел на меня, отложил в сторону бумагу с пером и вытащил из ножен саблю.

– Нет, государь, с тобой не страшно. Пошли, что ль?

– И то верно, – хмыкнул я, – давно хотел игрушку твоего тезки в деле опробовать, да вот как-то все случая не было. И это… допельфастеры мои держи, а то мало ли что.

Достав из-за пояса револьвер, я подмигнул ошалевшей от моего решения свите и решительно шагнул вперед.

– Да как же это, государь, – попробовал возразить один из рынд – Петька Пожарский, но мы с Перваком уже почти бежали к месту боя.

– Не отставать, – крикнул я замешкавшимся было телохранителям, – а то заставлю за слоном навоз убирать!

– За каким еще слоном?

– Эх вы, серость… Вы же себе не представляете, как эта скотина гадит, так что марш вперед!

Впрочем, наш порыв не остался незамеченным. Федор Панин не успевал остановить меня от очередного безрассудства, но вполне успевал прийти мне на помощь со своими драгунами. Однако это случилось позднее.

– Вот что, ребятки, – крикнул я рындам с податнями, – вы в доспехах, потому держитесь рядом со мной и не давайте никакой сволочи подобраться, пока я стрелять буду! А ты, Примус, считай выстрелы: как пять раз бабахнет – значит, в револьвере заряды закончились, стало быть, пора мне пистолеты подавать. Уяснили? Ну, с Богом!

Первого противника ждать долго не пришлось, рослый казак в кольчуге поверх кунтуша, то ли привлеченный блеском кирас моих телохранителей, то ли просто кинувшийся на первых, кто ему подвернулся, с диким ревом налетел на меня, размахивая саблей. Щелкнул кремень о стальную полку, и на лбу нападавшего появился третий глаз.

– Ты глянь-ка, работает! – удивился я и передвинул барабан.

Да, главное неудобство этого девайса состояло в том, что барабан надо было передвигать вручную, и тут главное – не ошибиться. Во время пробной стрельбы у меня это получалось, но сейчас-то вокруг бой кипит! Следующих нападавших было двое, но саблю одного отразил рында, пока я прострелил брюхо второму, затем снова передвинул барабан и пальнул в оставшегося.

– Эх, как часы работает, и что характерно – отечественная продукция! А то привыкли все к заграничному… дармоеды.

Среди атаковавших редут особенно выделялся один поляк в богатой шапке с торчащим пучком перьев. Корабела в его руках, казалось, просто порхала, срубая при этом одного стрельца за другим. Сразу было видно, что шляхтич был незаурядным фехтовальщиком, а потому я решительно направился к нему.

– Эй, ты: глянь-ка, что у меня есть! – крикнул я ему и спустил курок.

На лице поляка отразились сначала удивление, затем ужас, а потом злорадство. Только тогда я сообразил, что после удара кремня не последовало выстрела. Проклятая железяка все-таки осеклась! Шляхтич, не теряя ни секунды, бросился ко мне и, вероятно, зарубил бы, если бы на его пути не стали телохранители. Однако молодым людям было далеко до этого виртуоза, и едва их клинки схлестнулись пару раз, он выбил саблю у одного и оглушил ударом по шлему второго. Однако мужество моих рынд дало мне время выдернуть шпагу из ножен, и добить парня у него не получилось. Какое-то время мне удавалось отражать эскапады шляхтича, однако фехтование никогда не было моей сильной стороной. Обычно я стремился разрешать возникавшие вопросы подобного рода с помощью пистолетов, только вот сейчас у меня в руках вместо верных допельфастеров не слишком надежная игрушка, и… Пламя, казалось, обожгло мне щеку, а мой противник, удивленно смотря на меня, медленно опустился на колени и завалился на бок. Обернувшись, я увидел совершенно ошарашенное лицо Первушки, державшего обеими руками один из моих двухзарядных пистолетов.

– Это кто же тебя, паразита, учил дуплетом стрелять?

– Я случайно… – только и смог промямлить он в ответ.

– Понятно… ну-ка, дай сюда второй, пока ты своего царя не подстрелил.

Пока я занимался тестированием револьвера в боевых условиях, к гарнизону редута пришли на выручку драгуны Панина. Одинаково хорошо обученные и стрелять, и драться на саблях, и колоть багинетами, они быстро оттеснили казаков к валам. Сообразив, что сегодня не их день, поляки начали ретироваться. Но едва они снова оказались на поле, их там встретили рейтары Вельяминова. Однако на сей раз пехотинцы не смогли сомкнуть ряды, чтобы отбиться от кавалерии, и поражение превратилось в катастрофу. Русские конники набросились на бегущих врагов и принялись их рубить и топтать конями. Немногих пытавшихся дать отпор без лишних проволочек отстреливали. Особенно отличилась хоругвь Михальского. Совершенно не заморачиваясь преследованием бегущих, Корнилий ударил по оставшейся без прикрытия батарее де Мара.

Пылкий француз поначалу ошалел от подобной дерзости, но затем попытался вместе со своими людьми отбиться. Однако заряженные ядрами пушки не смогли остановить стремительной атаки легкой кавалерии. После чего, здраво рассудив, что бессмысленным геройством делу не поможешь, пушкари бросились бежать, не дожидаясь, пока их вырубят. Впрочем, те не стали гоняться за разбежавшейся прислугой, а недолго думая заклепали пушки специальными гвоздями, подорвали запасы пороха и тут же бросились назад. Как оказалось, вовремя. Взбешенный новой неудачей гетман Ходкевич уже разворачивал для удара гордость Речи Посполитой – крылатых гусар. Великолепно вышколенные всадники быстро выстроились в три линии и двинулись в сторону обнаглевшего неприятеля.

Однако догнать их и на сей раз не получилось. Русские командиры тоже не зевали, горнисты трижды протрубили отбой, и рейтары покинули поле боя так же быстро, как и вышли на него. Правда, на сей раз не обошлось и без накладок. Несколько всадников ухитрились попасть в свои же рвы, а одним из проходов между редутами попытались воспользоваться сразу два эскадрона, но в целом ратники Вельяминова и Михальского продемонстрировали прекрасную выучку. Ходкевич, сообразив, что не успевает догнать московитов, не стал лезть на рожон и подставлять своих подчиненных под картечь и вовремя развернулся.

И вот тут полякам снова улыбнулась удача. Князь Петр Пронский имел одно-единственное четкое приказание: ждать сигнала и по получении его атаковать неприятеля своим полком. Увы, понятие о дисциплине если когда и присутствовало в княжеской голове, то времена эти давно миновали. Сейчас он помнил лишь о своем высоком роде, о большом почете, который ему оказали, дав под команду отдельный полк, и об… обиде, которую ему нанес царь, прилюдно обматерив за испорченный в дороге порох. Надо отдать князю должное, он не задумал измены или еще какого воровства, а напротив, горел желанием совершить подвиг, чтобы всем и прежде всего самому царю доказать, что и он не лыком шит и может водить в бой рати, одолевая супостата. Забыв и думать о полученном приказе, Пронский нашел себе удобное место для наблюдения и стал следить за обстановкой, ожидая момент, когда можно будет вмешаться в битву, всех победить и получить заслуженную награду.