Александр Чернов - Одиссея капитана Балка. Дилогия [СИ]

— Вот как? Интересно, интересно…

— Согласно Вашему указанию… «Приказ двухсот», как у нас его все называют. Две сотни отличившихся в эту войну унтер-офицеров и кондукторов были произведены «за отличие» в прапорщики по специальностям. И Вакуленчук — как раз один из них. Сегодня он содержатель носовой башни главного калибра у меня. Кстати, знаменитый снаряд, что взорвал удиравшего «Ясиму» у Шантунга, был выпущен из его орудия. За что Григорий Никитич и получил Знак отличия Георгиевского ордена из рук Степана Осиповича.

Но, позвольте полюбопытствовать, Ваше величество, почему у Вас возник интерес к этим конкретным двоим нижним чинам?

— Возможно, как-нибудь и расскажу… может быть. А сейчас нам уже пора ехать к иноземным гостям. Солнце клонится, немцы и американцы нервничают, полагаю. Неудобно их заставлять так долго ждать. Особенно, брата и сына германского кайзера. У принца Генриха на «Фридрихе Карле» наверно весь лед растаял, и шампанское согрелось, — усмехнулся Николай, — А нам еще новых «Рюрика» и «Корейца» в строй поставить надобно. Дайте сигнал Римскому-Корсакову, пусть подходит под трап. И ждите меня к вечерне послезавтра, как договорились.

Первый апрельский день прошел во Владивостоке под гром оркестров, грохот сапог и цоканье копыт: Император принимал парад своей победоносной армии. Общий душевный подъем как у самих военных, так и у зрителей-горожан, был таков, что даже у склонного временами к цинизму Петровича, нигде не екнуло связать происходящее с памятной ему по нашему времени «шуточной» датой…

По Светланской, центральной улице города, развернув увенчанные ратной славой знамена, чеканили шаг гвардейские батальоны, гарцевали эскадроны и сотни. В их рядах были и воины двух вновь сформированных лейб-гвардейских полков — Квантунского егерского и Маньчжурского казачьего.

Перед своим Государем проходили пехотинцы и пулеметчики — герои жарких битв у Циньчжоу, Дальнего, Инкоу и Ляояна. Гарцевали казаки отважных рубак Келлера и Мищенко, неукротимые горцы Сухомлинова. Катились маньчжурские «повелители огня» — конные, полевые и гаубичные батареи. В едином строю с армейцами, гордо пронесли свои Андреевские флаги морские пехотинцы и бойцы флотского бронедивизиона.

А вечером, возле Триумфальной арки, состоялось еще одно торжество, на которое его ни о чем не догадывающиеся главные герои, прибыли без всяких задних мыслей — просто прослушать поздравительную речь Государя. И он ее произнес. Правда, никаких особых сенсаций она не содержала. Неожиданность случилась после. Когда в присутствии российских и иностранных почетных гостей, а также нескольких тысяч офицеров нашей армии и флота, Николай Александрович возвел Гриппенберга, Макарова, Щербачева и Руднева в графское достоинство. А генерал-адмирал Алексеев стал светлейшим князем.

На следующий день «меди, барабанов и массовки» было поменьше: утро Государь посвятил общению с германскими и американскими гостями, лучшими людьми города и гвардейскими офицерами. После чего прошла большая церковная служба. А ближе к вечеру, в сопровождении адмиралов Великого князя Александра Михайловича, Алексеева, Макарова, Дубасова, Безобразова и Руднева, Николай отправился на «Потемкин».

Там, кроме обещанного ужина в кают-компании, им, равно как и всему экипажу «шантунгского» флагмана, предстояло еще одно торжественное мероприятие: открытие и освящение только что установленного на фронтальной бронеплите носовой башни броненосца барельефа в честь славной победы в Желтом море — подарка от Дворянского собрания и купечества Первопрестольной.

И вот ленты разрезаны. В безмолвии замер строй моряков. Изготовились, словно к бою расчеты пулеметчиков, за треногами своих фотоаппаратов корреспонденты. Порывы ветра нетерпеливо рвут укрывающую червонную медь ткань, и перед Императором, перед моряками и священнослужителями предстает Он.

Воин в сияющих доспехах, топчущий копытами своего боевого коня и поражающий тяжелым копьем прямо в оскаленную пасть змееподобное, извивающееся тело азиатского дракона, — Георгий Победоносец.

Грохочет салют плутонга под баком. И обнажаются головы под звуки гимна. А среди десятков снимков, сохранивших для потомков величие момента, будет один, поистине уникальный. Ибо на нем запечетлено братское объятие русского царя и члена РСДРП…

Этим вечером на «Потемкине» было решено, что вместо четырехдневной поездки в Порт-Артур через Мукден и Ляоян по КВЖД, как планировалось первоначально, царь пойдет на Квантун с эскадрами Безобразова и Принца Генриха. Утром 4-го апреля черно-золотой штандарт российского самодержца взвился под клотик фор-стеньги «Варяга», а на «Аскольде» был поднят флаг наместника.

В итоге неожиданного царского экспромта, вся разношерстная пишущее-снимающая братия журналистов и кинооператоров оказалась «за бортом», будучи вынуждена добираться из Владивостока в Порт-Артур самостоятельно. И лишь для нескольких человек, в том числе для одного североамериканца, было сделано исключение: всем им еще ночью вестовые доставили записки и пропуска за подписью адмирала Руднева.

Из Владивостока русская и германская эскадры с августейшими персонами на борту вышли при солнечной погоде с небольшой туманной дымкой по горизонту. В открытом море она практически рассеялась, зато по мере приближения к Цусиме усилился ветер, и начало ощутимо покачивать. Хотя силы шторма он формально не достиг, но волну в Корейском проливе развел приличную.

Тяжелее всего приходилось гвардейцам на крейсерах-лайнерах ГЭКа. Огромные, высокобортные суда кренило так, что интимные воспоминания об этом коротком переходе не случайно стали позже поводом для множества шуток в столичных салонах и на полковых вечеринках.

Миновав Квельпарт в едином походном ордере из трех кильватерных колонн, обе эскадры легли курсом на мыс Шантунг, к месту с географическими координатами той роковой точки на карте, где менее четырех месяцев назад, почти со всем своим экипажем геройски погиб русский крейсер «Витязь»…

Виновато плещут у ног Императора холодные, мутные волны Желтого моря. Будто прося прощенья, робко захлестывают на нижнюю пощадку трапа…

Сотрясает небо рокот сотен орудий. Трепещут приспущенные флаги и штандарты. Замерли на палубах в скорбном строю моряки…

И обнажив голову, преклоняет колено перед этими волнами Государь. И бережно принимают они венок живых цветов из его рук. Символ благодарной памяти и скорби русского народа обо всех его осененных ратной славой сынах, навеки оставшихся здесь, в темных, морских глубинах. Обо всех тех, кто положив жизнь «за други своя», за Веру свою, за Государя и Отечество, отстояли честь Великой Родины и нерушимую крепость вновь обретенных ею Восточных пределов…