Александр Чернов - Одиссея капитана Балка. Дилогия [СИ]

— Как я французскими. Ты ведь это хотел сказать? — на губах Николая на мгновенье появилась кривая усмешка, а в глазах проскользнул огонек холодной, хищной ярости, — Ну уж, нет. Не на тех напали. Я уже понял, что это. И для чего. Эту удавку я сумею сбросить. С твоей помощью, надеюсь. И начал с ее радетеля — Сергея Юльевича.

Помнишь, я упомянул о моем новом разведывательном органе и его успехах? Значит, тебе небезынтересно будет узнать, что он занимается не только добычей различных технических тайн в государствах, не желающих играть с нами по-честному. Не касаясь лишних подробностей, отмечу главное: галлов, о которых мы тут столько говорим и ломаем вокруг Парижа копья, самих используют в темную, чтобы стравить русский и немецкий народы, как используют и Вену. Дабы в итоге пожать огромные дивиденды от большой европейской войны. Но если ты считаешь главными организаторами всего этого нашего обожаемого дядюшку с его лондонскими и биарицкими собутыльниками, то ты ошибаешься. За кулисами и в суфлерской будке скрываются силы гораздо более жадные и беспринципные, для которых завтрашняя могучая Германия представляет собой главного противника и конкурента, а Россия рассматривается как вожделенный лакомый кусок.

— Ты имеешь в виду Североамериканские Штаты? Америку и американцев?

— Скорее, место, где эти силы обустроили себе логово. Собственно-то американцев давно споили, убили, а тех, кто имел несчастье выжить, загнали в резервации. Но менее всего мы вправе предъявить счет за козни против нас нынешнему населению САСШ. Это труженики, не желающие никаких заокеанских антраша. Да и немцев с русскими среди них не мало. В нашу же сторону смотрят хищные глазки совсем других субъектов. Это их руки водят перьями тотально скупленной прессы, создавая иллюзию «общественного мнения» в Штатах. И не только там. Вот им-то придется ответить за все персонально…

— Ники, ты вознамерился бросить открытый вызов финансовой клике с Уолл-стрит?

— Открытый? Да Боже упаси! Довольно одной наивной публичной попытки в Гааге. Я искренне мечтал решать мировые вопросы по-честному. Получилось то, что получилось. Грустный каламбур… Но та попытка меня некоторым образом извиняет. Спасибо желтым коротышкам за науку: объяснили, что с их заводилами-содержателями, что с Уолл-стрит, что из Сити, а это одна банда, нужно играть по другим правилам. И тебе, кстати, самое время присмотреться к тому, как янки начали влезать в крупные германские бизнесы…

— Хм… Нет, я форменно, тебя не узнаю сегодня, мой дорогой. Но, откровенно говоря, это и к лучшему, пожалуй. Сейчас ты мне куда больше нравишься, чем в то время, когда я отговаривал тебя от той глупости с «Мирной конференцией».

По поводу финансов и Америки… Считай, что ты меня убедил. Я наведу ревизию в этих делах сразу по возвращении в Потсдам. Тем более, что перед моими капиталами открывается новая российская перспектива, — Вильгельм многозначительно побарабанил пальцами по столу и приторно усмехнулся, — Заманчивая… Так что ты предлагаешь нам подписать в качестве базовых формальных договоренностей на будущее? Коли мой проект, на который я убил столько времени, ты вознамерился отправить в камин?

— Да, извини, я отвлекся. По поводу бумажной стороны дела: я хочу предложить тебе заключить сразу два договора. Первый, формально секретный, но к редактированию и подписанию которого мы можем привлечь наших дипломатов. Он должен стать несколько измененным, с учетом твоего сегодняшнего предложения, Договором Перестраховки. Близким по духу и букве к тому, который заключали твой дед и Мой отец. Он никого в Европах не повергнет в шок и не заставит думать, что мы ревизуем наши отношения настолько, что это прямо начинает угрожать британским интересам.

И второй договор. О нашем союзе против англосаксов. Договор фактически тайный. О нем будем знать только мы, и максимум один-два человека у нас. Те, кого мы сочтем возможным допустить до главной тайны наших Империй, но — и это мое непременное условие — барон Гольштейн в их число не войдет. Я подготовил проект этого документа. Вот, возьми. До завтра подумай, и если с чем не согласишься — поправим, или что-то добавим. А твой проект в камин не попадет. Я заберу его и утром покажу тебе вариант уже в виде черновика Договора Перестраховки. Договорились?

— Хорошо. Но Ники, как будут вписываться в эту схему австрийцы и французы?

— Мой дорогой, давай об этом тоже завтра? На свежую голову. Мое видение этой проблемы я также включу в проект общего договора. Кроме того, я покажу тебе карту, с моим предложением по разделению наших сфер влияния в мире после войны. Если ее нам все-таки навяжут. Как говорится, договариваться нужно еще на берегу, не возражаешь?

— И много еще сюрпризов меня там ожидает, вроде Мальты, мой дорогой?

— Не слишком. Разве что Вильфранш и Бизерта. Но не волнуйся, на Гибралтар я не претендую, — Николай расхохотался, наблюдая за вихрем противоречивых чувств, отразившемся на лице Вильгельма, — Ты чем-то не доволен, Вилли? В конце концов, у меня же до сих пор нет ни одной приличной резиденции в Средиземноморье! Сам-то ты прекрасно обосновался на Корфу, принимаешь гостей, в том числе и венценосных, в своем Ахиллеоне. Понаставил там кучу статуй греческих героев. Только вот русским морякам и Федору Федоровичу Ушакову, бравшим этот остров и его крепости с моря дабы изгнать оттуда французов, памятника до сих пор так и не воздвиг…

А сейчас, пока не стемнело и ноги держат еще твердо, не пройтись ли нам с тобой по кораблю? И, кстати, не расстраивайся так сильно по поводу нового английского линкора. В конце концов, Фишер сам в одночасье обнуляет свой «двойной стандарт». Но на старте новой гонки — все равны, — в руке Николая звякнул колокольчик.

— Сначала, мой дорогой, давай, как у вас говорят — на стремя. За твою победу!

— За нашу, Вилли! За будущую НАШУ победу…

Над будущей столицей Тихоокеанского края, а именно так через пару десятков лет будет названа административно-территориальная единица Российской империи, куда кроме Дальнего Востока войдут еще и Маньчжурия с Кореей, вставало Солнце. Огромный золотой диск светила еще не полностью поднялся из-за вершин заснеженных сопок, но уже наполнил своим победным сиянием бархатную синеву бездонного мартовского неба и город, раскинувшийся под ним. Лишь в складках лощин, да меж сугробов у западных стен домов на сбегающих к заливу улицах, настороженно затаилась стылая предутренняя мгла.

С ночи подморозило. С труб домов, мастерских, а также множества кораблей и судов, заполнивших Золотой Рог, к небесам тянулись струи белого, сизого и бурого дыма. В самом же заливе яблоку было негде упасть. Такого столпотворения на своем рейде здесь не видели никогда. Что и понятно: кроме шести черноморских броненосцев, нескольких заслуженных балтийских «пенсионеров», да отряда контр-адмирала Веницкого, ведущего во Владивосток из Вэй-Хайвея интернированные там после Шантунгской битвы корабли, тут собрался едва ли не весь остальной российский военный флот.