Александр Чернов - Одиссея капитана Балка. Дилогия [СИ]

— Ники. Я положительно не узнаю тебя. Что с тобой сделалось за эти несколько месяцев?

— Я не смог предотвратить войну. Но было и еще кое-что. Я объясню. Но позже. А сейчас: ты согласен?

— Да. Я принимаю твое условие, брат. Я согласен…

— Вилли. Не сочти меня нудным: Слово Императора и Короля?

— Согласен. СЛОВО ИМПЕРАТОРА И КОРОЛЯ!

— Вот и славно. И не смотри на меня так, словно только что проиграл мне битву при Садовой.

— Нет! Братец, это просто неслыханно!!!

— А об этом никто и не услышит. Я даже специально приказал убрать часового от кормового флага. Пойдем же. Очень кушать хочется…

— Итак, дорогой мой Вилли, если десерт тебя устроил, давай перебираться в кресла или на диван, и я расскажу тебе о том, что мне пришлось пережить и передумать за эти несколько месяцев нашей разлуки. И что, собственно говоря, я хочу тебе предложить. Нет. Вернее, даже не так: хочу не предложить, а напомнить тебе об одном твоем же давнем предложении, которое сегодня готов с благодарностью ответственно обсудить.

— Хм… Ники, — Вильгельм бесцеремонно прервал кузена, не успев даже дожевать кусок запеченной оленины, которым вознамерился закушать последнее из пирожных, — Перестань, пожалуйста, распинаться передо мной как перед своим Госсоветом. Давай так — к делу, так к делу. Но бутылочку и рюмки мы берем с собой. Да еще вот эту тарелочку… Не возражаешь?

Кстати, уж если ты столь категорически настаиваешь на секретности, я попозже покажу тебе один документ. Только тебе. Над ним я провел не одну бессонную ночь. Но прости, ты ведь начал говорить о каком-то моем предложении?

По ходу ужина кайзер успел несколько успокоиться, поскольку задача подведения Николая к мысли о военном союзе отпала сама собой — царь сам говорил о том же. Но, что интересно, говорил пока явно от себя, не цепляясь за инструкции Ламсдорфа и, как будто, совсем не страшась извечного антигерманизма Анничкова дворца.

Значит, вопрос только в том, сколь точно Бюлов с Гольштейном попали в цель, составляя проект договора. Во всяком случае, ту правку, которую он собственноручно внес в подготовленный ими исходник, Вильгельм считал необходимой — ограничивая действие договора только границами Европы, можно было не опасаться за судьбу турок и не плодить себе врагов в САСШ и Японии: неизвестно же еще, чем там все у русских закончится. Но пусть хоть так, пусть в усеченном виде, — только бы он подписал! Только бы удалось вбить первый клинышек между Петербургом и Парижем!

— Тебе разве откажешь, Вилли? Сам ведь возьмешь, что понравилось.

— Ха! Ты же меня знаешь! — Вильгельм довольно расхохотался, чуть не вывалив по пути на ковер содержимое тарелки с закусками, — Ну, так что ты, мой дорогой, мне намерен припомнить? Я весьма заинтригован…

— Хорошо ли ты помнишь, Вили, тот день, когда предлагал моему отцу раздел Европы? И в ответ он не просто жестоко высмеял тебя, но и бестактно допустил огласку этого факта…

— Ники… Зачем? Зачем ты об этом? — по виду Вильгельма нельзя было сразу понять, куда сейчас вывернет его холеричная натура — на обиду и крик, или на депрессивную прострацию. Очевидным было лишь то, что память о той давней бестактности Александра III с того самого дня сидела болезненной занозой в его уязвленной гордыне, и неожиданное «наступление на любимый мозоль» мгновенно вытащило все эти тягостные переживания из потаенного уголка души, где они до этого прятались, — Мне слишком больно об этом вспоминать. Ведь он тогда не только…

— Вилли, постой. Я напоминаю тебе об этом лишь с одной единственной целью, — Николай встал, пристально глядя в глаза Вильгельму, — Я, не только как давний друг и родственник, но как Государь и Самодержец Всероссийский, приношу тебе, Императору Германскому и Прусскому королю глубочайшие и искренние извинения за сказанное тебе тогда Императором Александром Александровичем. И прошу тебя о прощении за то, что не сделал этого ранее и публично. Но огласка этого факта…

— Ники! — Вильгельм резко вскочил, и вплотную подойдя к Николаю, положил правую руку ему на плечо. В глазах кайзера стояли слезы, — О, брат мой! Наконец-то. Свершилось правосудие божие! Я уже начинал думать, что никогда не услышу этого от тебя. Ники… ну, почему ты молчишь?

— Я прощен, брат мой? Между нашими Домами больше нет скрытых обид?

— Боже мой, конечно же! Но… Ники, сто чертей мне в печенку, какой ты, все-таки, неисправимый формалист! И, конечно, мы не будем никому говорить об этом, в свете того, ЧТО мы сегодня обсуждаем. Я вполне тебя понимаю.

— Вилли, прости. Это совсем не формализм. Я должен был это сделать. И ЭТО услышать. Ибо только теперь мы можем, вполне доверяя друг другу, обсуждать ВСЕ и планировать наши дальнейшие совместные шаги.

— Дорогой мой, не становись скучным в такой момент! Сегодня ты творишь историю! Хотя это и не повод мучить меня высокопарными фразами. Но ты не представляешь себе, сколь сильно облегчил мою душу! Скольким сомнениям, терзаниям и печалям сегодня положен конец. Я счастлив, что этот день все-таки пришел, и недомолвок между нами отныне нет. За тебя, Ники! Прозит.

Теперь рассказывай, что ты хочешь мне предложить. Я — весь внимание. Но имей в виду, что, возможно, и у меня к тебе будут встречные идеи…

— Хорошо. Только, если не возражаешь, начну издалека, — Николай прошелся по салону, и, подойдя к шкафу, вынул из него небольшой глобус на малахитовой подставке, подаренный командиру броненосца родственниками кого-то из кают-компанейских офицеров, — А вот эта замечательная вещица нам как раз и поможет. Смотри, Вилли, какая тонкая работа. Каждая страна из своего цветного камня, а границы, похоже, — серебряные проволочки, или платина. Просто замечательная вещь!

Погляди: вот наша старушка-Европа. Вот Германия. А вот и Россия. Если просто сопоставить масштаб — вся Европа — это мелочь в сравнении с ней. Но ведь есть еще и весь остальной мир. А он, как видишь, почти на треть в синих тонах. Это Британия и ее зависимые территории. И еще — Североамериканские Штаты. По правде говоря, Южную Америку мастеру тоже нужно было выкладывать в зеленых оттенках, как и республику Рузвельта. Он тебе там зацепиться не даст ни под каким предлогом, не надейся. Ибо такой же твой друг, как и султан: пока ему от немцев что-то надо и не в ущерб себе.

Так что же мы видим, глядя на наш мир? А видим мы, что народ, живший когда-то на одном маленьком островке, сегодня владеет или монопольно собирает дань с земель, в несколько раз превосходящих по площади Россию, если и моря между ними считать тоже. Если сравнивать с Германией, то вообще получается не смешно даже. При этом сегодня — именно твоя держава является признанным мировым лидером по темпам промышленного и научного роста, обгоняющим даже североамериканцев.