Александр Чернов - Одиссея капитана Балка. Дилогия [СИ]

— Я уж решил лично доковылять, Вас проведать. Не взыщите, думал, что после таких дел Вы еще не вполне в силах к ужину пожаловать. Это надо же было всех так напугать? — за участливым тоном и кротким взглядом министра Двора и командующего Главной квартирой в одном лице, проскальзывал деликатно скрываемый, беззлобный сарказм.

— Владимир Борисович, бес попутал. Примите еще раз глубочайшие мои извинения. Перед Государем я уже покаялся.

— Полно, милостивый государь. Я — что? Много разного повидал уже на этом свете, да и на прицел к Вам не попал, охранила Заступница, — Фредерикс негромко рассмеялся, — Меня Вам удивить не удалось. А вот Федор Васильевич Дубасов на Вас здорово осерчал. Это он у Вашего одра только таким спокойным был, чтоб не навредить, Боже упаси. Ну, а уж коли Вы на ногах… теперь уж, мой дорогой, потерпите. Отдраить он Вас собирается.

— Господи, сколько же мне теперь это дело пьяное поминать будут?.. — простонал в сердцах Петрович.

— Сколько? О том точно только Господь ведает. Но по праздникам — это завсегда-с!.. Шучу! Шучу… — рассмеялся явно довольный своим чувством юмора Фредерикс, — Ну-с, не буду мешать вашей вечере, Государь сегодня только моряков собирает.

С этими словами барон звякнул шпорами и с достоинством откланялся, а Петрович, перекрестившись для храбрости, двинулся навстречу неизбежному. Или на званый ужин, или на плановую раздачу слонов…

При его появлении в тамбуре, двое вытянувшихся по стойке «смирно» казаков конвоя, всем своим крестоносно-парадным видом неопровержимо засвидетельствовали: Государь-Император здесь. За дверью слышались оживленные голоса и дружный смех. И хотя Петрович совсем недавно провел в обществе царя пару часов, и расстались они более чем довольные друг другом, на душе котята скреблись.

Может быть, это он остался доволен, а что там, на душе у самодержца? Не зря же Василий предупреждал, что у царя его внешняя бесконфликтность — штука обманчивая. Передавишь, попадешь не под то настроение, станешь «не комфортен», и — ага!.. Следом за Витте, Дурново и всеми прочими, как это в реале бывало. Но даже если сам хозяин пока всем удовлетворен, это только полдела. Ведь сейчас предстоит близкое знакомство с людьми, входящими в ближний круг Николая, с теми, с кем ему теперь предстоит работать и общаться. Причем не факт, что условия этой работы будут напоминать его вольницу на крейсере или во Владивостоке, а общение приведет к взаимопониманию.

Конечно, в Порт-Артуре он с Макаровым и Моласом сработался и как подчиненный. Обстановка обязывала. Оба они оказались людьми серьезными и ответственными, для них дело было выше личных амбиций или обид. А как то оно будет сейчас? Со здешней адмиральской братией. С его-то безтормозным характером и их свитской гордыней?

«Как будто у Дубасова, формально моего непосредственного начальника, своего гонора меньше. Ага! Как же. А с Бирилевым, — тут все еще веселее. Этот деятель прямо мне не подчиняется, но завязано на него будет, как на человека командующего всем нашим казенным кораблестроением, очень много всего.

И при этом глубина его познаний в этом самом кораблестроении давно на флоте служит источником анекдотов. Чего стоит попытка раскачать по его приказу ставший на песчаную банку броненосец посредством перебежек пары сотен матросов с одного борта на другой. У аналогичной толпы тараканов, попытавшихся так раскачать таз с водой, успехов могло бы быть больше. Или резолюция на рапорте с просьбой прислать десяток французских свечей зажигания для требующего ремонта двигателя внутреннего сгорания, гласящая: «довольно будет 20-и фунтов казенных, стеариновых». И вершина «умственно-волевой конфигурации», между прочим, в должности Морского министра, — подпись не глядя в текст под Бьеркским договором! Хорошо хоть, что молодому Костенко он протежирует еще со времен подготовки к уходу на Дальний Восток отряда Беклемишева, а с Бубновым в дальнем родстве, вроде. Может, не будет много палок в колеса ставить»…

Отдельную проблему для Петровича представляли два «кота в мешке»: командир гвардейского экипажа контр-адмирал Нилов и флаг-капитан Императора вице-адмирал Ломен. Нынче они не просто свитские адмиралы, а адмиралы придворные. Короче говоря, друзья Николая. Они, вместе с Великим князем Александром Михайловичем и графом Гейденом, ожидающим их сейчас во Владивостоке, де факто составляли неформальный Морской Кабинет Государя. Придать им такой статус официально Николай не решился, так как опасался поскандалить с дядей Алексеем, за которого тотчас вступилась бы матушка и большинство прочей многочисленной родни…

И получается, что этот, по сути, абсолютно безответственный кружок по интересам, будучи некой «молодой морской фрондой» генерал-адмиралу и его блюдолизам, вроде Верховского, Скрыдлова, Авелана и Абазы, за Цусиму в нашем мире ответственен не меньше, чем «болярин Зиновий». Не брутальный охотник на бизонов и бонвиван Алексей Александрович, прямо высказавшийся против отправки эскадры Рожественского на погибель, а именно эти люди были там «властителями морских дум» самодержца. И здесь тоже, конечно. Но только до появления в Питере некоего молодого доктора с «Варяга»…

Похожие и по своей роли, и по взаимоотношениям с Николаем, Нилов и Ломен были совершенно разными персонажами, как по своим воззрениям, так и по истории своего появления в ближнем круге царя. Ломен вошел в него еще со времен известного Большого путешествия наследника на Дальний Восток. Он командовал крейсером «Память Азова», на котором Николай и находился. Серьезный, тактичный, с окладистой бородой бывалого морского волка, отличающийся трезвыми суждениями о внешней политике и новомодных флотских делах, он сразу понравился цесаревичу.

Поймав ветер Фортуны, наполнивший его паруса, каперанг Ломен не преминул воспользоваться счастливо представившейся возможностью пробиться на самый верх благодаря дружбе с сыном Александра III, и с легкостью променял палубу крейсера в дальнем море на столичные паркеты и мостики царских яхт в Маркизовой луже.

В 1892-ом году он, сразу по возвращении «Памяти Азова» в Кронштадт, назначается членом комиссии при библиотеке морского министерства по военно-морскому делу, где подбирает для заинтересовавшегося флотом наследника разнообразную литературу и карты для его личного пользования. Через пару месяцев он уже заведует военно-морским ученым отделом главного морского штаба. А меньше чем через год Николай Николаевич — флигель-адъютант молодого Императора и его флаг-капитан! Тут и орлы на погоны не заставили себя ждать. Сначала один, а затем и второй…

Столь головокружительной карьеры при дворе никто из наших моряков не делал. До вышеупомянутого Нилова. Константин Дмитриевич, правда, и внешне, и внутренне, был полным антиподом тщащегося своей ученостью «академика» Ломена. Хотя «ученость» эта была у него своеобразной. Ни в кухню большой политики, ни в суть происходящих на флоте эпохальных технических перемен, глубоко проникнуть ему не было дано. Вот лишь один характерный образчик рассуждений человека, серьезно влиявшего на «морской» кругозор молодого Императора: