Александр Чернов - Одиссея капитана Балка. Дилогия [СИ]

Екатерину буквально затащила на один из званых вечеров к Храповицкой ее подружка, Зиночка, дальняя родственница хозяйки. В это время она крутила роман с «экзотическим» гусарским корнетом, адъютантом и другом сиамского принца, тоже гвардейского гусара, который и сам до этого пару раз бывал у графини. В этот раз, вроде бы, он также обещался быть, а посмотреть своими глазами на светскую личность с Востока, Катюше было интересно.

Мода на все «оттуда» появилась в России еще со времен Большого путешествия Наследника, ныне ставшего Императором, и замечательного литературного описания этого вояжа князем Эспером Ухтомским. Не обошла она и двух отпрысков почившего в бозе луцкого дворянина отставного ротмистра Десницкого, дочь Екатерину со старшим братом Михаилом, после смерти матери — главой семейства. Со времени их переезда в столицу, он прилежно и целеустремленно учился на Восточном факультете Университета, где, постигая китайский, японский и тайский языки, готовился к карьере дипломата…

В тот день оба иностранца заявились к гостеприимной графине в цивильном. Безупречно отутюженные костюмы, лакированные туфли, бабочки на крахмальных манишках, тросточки. Но все-же армейская выправка чувствовалась в этих миниатюрных, желтолицых, приветливых молодых людях с первого взгляда.

Пара фраз на тайском, освоенная Екатериной при помощи брата, многих из собравшихся удивила, но оказалась совершенно лишней: принц говорил по-русски свободно, практически без акцента. Вскоре выяснилось, что ее хорошее знание английского и французского, чем Катюша вполне обоснованно гордилась, почти не уступает таковому у Чакробона, — так звали ее нового знакомого, — но вот с немецким, китайским и японским. Тут у Кати не было шансов. Молодой отпрыск королевской семьи Сиама и слушатель курсов российской академии Генштаба свободно владел семью языками, если считать вместе со своим родным!

Явно заинтересовавшись высокой и грациозной девушкой, чья чуть насмешливая, но обоятельная улыбка, ясные, голубые глаза под бровями вразлет и милая ямочка на подбородке, были обрамлены тяжелыми русыми косами, уложенными в высокую прическу, принц ворковал без умолку. Лишенный всякой родовитой надменности или снобизма, начитанный, остроумный и общительный, он сразу ей понравился. Правда, поначалу, только как интересный собеседник и кладезь информации о Востоке, куда Екатерина уже собиралась: она заканьчивала курсы сестер милосердия, после чего ее ожидали санитарный поезд и дорога в далекую Маньчжурию. Туда, где уже почти четыре месяца грохотала русско-японская война…

Во время их третьей встречи Чакробон неожиданно пригласил ее в Мариинку на балет, где ожидалось присутствие императорской четы. Но Екатерина была вынуждена вежливо отказаться, заявив пораженному воздыхателю, — а в том, что интерес у молодого человека к ней явно не мимолетный, она уже разобралась, — что послезавтра уезжает на театр военных действий, в Мукден. И поэтому, с сожалением, не может принять столь лестного для себя предложения. По уважительной причине, как она смеет надеяться.

Перед расставанием, несмотря на то, что за Чакробоном, как, собственно, и почти за каждым молодым лейб-гвардейским гусарским офицером, давно закрепилась репутация повесы и лавеласа, ждать его писем и отвечать на них, Екатерина не отказалась. Что-то особенное разглядела она в глубине этих темных, раскосых глаз…

Катя не знала еще, как будет упрашивать Государя безутешный принц отпустить его в Маньчжурию с полком гусар Ольги Александровны, какие письма напишет Великому князю Михаилу, умоляя его вызвать к себе хоть адъютантом, или хотя бы обеспечить санпоезду Екатерины минимальный риск во время боевых операций. Как добьется такого обещания от военного министра Сахарова.

Но человек предпологает, а господь — располагает. Во время Первого Ляоянского чистилища уже никто в Мукдене не думал, кого и где нужно особенно беречь… Враг наступал и дрался отчаянно, не считаясь с потерями. Наши — стояли насмерть. Раненых нужно было вытаскивать из-под пуль, шимоз и шрапнелей. Раненых нужно было вывозить. Раненые шли потоком. И русские и японцы…

И вот, наконец, пришел этот день! Все позади. Война, кровь, слезы… Смерть последних двух воинов в их эшелоне — поручика и флотского кавторанга — тех, кого все-таки, костлявая отняла, кого они не смогли довезти…

ЕГО она уже видела, они даже успели обменяться взглядами. Он — в свите Великого князя Сергея Александровича и его супруги Елисаветы Федоровны, которые вместе с высоким и дородным старшим братом генерал-губернатора Первопрестольной, генерал-адмиралом Алексеем Александровичем, ожидали прибывающих на перроне. Государыни вдовствующей Императрицы Марии Федоровны, под чьим патронажем формировался их санитарный поезд, среди встречающих не оказалось. Похоже, что слухи о ее болезни, находили свое подтверждение.

Стоят вдоль платформы караулом гвардейцы с примкнутыми, сверкающими на Солнце штыками, где-то подальше, в стороне вокзала, играет марши духовой оркестр, толпятся почетные гости и встречающие родные. Брата Мишеньки не видно.

Но, все равно, — пока суета. Нужно передать пациентов на попечение представителей лучших столичных лечебных заведений и родственников раненых, оформить бумаги. Потом отчитаться перед начальником поезда, получить разрешение, проститься со всеми врачами и девочками, условиться о встрече с подругами Верочкой Гаршиной и Раечкой Белой, забрать вещи… и на какое-то время — свобода!!! И он — ее маленький принц…

Она торопливо проходила мимо великокняжеской свиты обратно в сторону своего вагона — молоденький лейтенант с «Аскольда» в спешке встречи с родителями умудрился забыть не только костыль, но и свой наградной серебряный портсигар — когда внезапно натолкнулась на этот взгляд…

«Сестра милосердия. Она — не из наших. Одна? Никого не встречает? И почему-то муфточка на руках? И этот решительный шаг, прямо к Сергею Александровичу. И к ЕЕ принцу… «Браунинг»!? Ах ты, СУКА!!!»

Она не слышала хлопков пистолетных выстрелов, не чувствовала, как пули входят в тело. Только толчки. В висках гудело и ухало много сильнее. Как сквозь вату издалека — крики и шум… небо покачнулось… и последнее, что врезалось в память: с каким-то сладострастным, первобытным чувством удовлетворения, изо-всех безумных сил, кулак впечатывается прямо между этих ненавистных глаз!..

Все остальное: арест лишившейся чувств террористки; ее собственный путь до операционного стола, сначала на руках Чакробона и Великого князя, зажимавшего ей раны в боку и на плече; шок у всех окружающих, когда пришло известие о том, что в бюстгальтере у покушавшейся было аккуратно зашито несколько фунтов взрывчатки, способной уложить на месте человек двадцать вокруг, и что девица-убийца не смогла привести адскую машину в действие лишь по причине шока и обморока, отягченного переломом носа…