Валерий Большаков - Закон маузера

Перемирие — временная мера, и напряжённость на Балтике сохраняется, тем более что Англия направляет сюда ещё один линкор — «Куин Элизабет».

Американцы также шлют к берегам России линейный корабль «Нью-Йорк».

Под этой «охраной» латыши воспряли настолько, что Карлис Ульманис даже… объявил войну Германии! Тут уж в Лондоне не стерпели и цукнули на своего балтийского «союзника».

Ульманис моментально заключил с немцами мир…

Сильнее всего, пожалуй, бряцают оружием поляки.

Юзеф Пилсудский, тот самый, что в Русско-японскую войну ездил к японцам выпрашивать денег для удара в спину России, тот самый, что низко кланялся немцам, нынче назначен «начальником государства» и подлащивается к новым хозяевам — англичанам.

В Лондоне с одобрением воспринимают воинственную риторику Варшавы насчёт Великой Польши «от можа до можа» и подзуживают поляков на новые пакости России.

Военные транспорты из английских портов тянутся непрерывной чередой, опустошая свои трюмы в Риге.

Доставленные ими танки, аэропланы, бронеавтомобили, грузовики, боеприпасы, горючее и продовольствие немедленно перегружаются на литерные поезда, следующие в Москву — для нужд РККА…

Российская Федерация, Каменноугольный район.

— Скорость есть, скорость есть! — кричал помощник командира, занявший пилотское кресло.

— Третий сдох… — простонал раненый командир, пристроенный у стенки.

За остеклением был виден красный огонь из труб третьего мотора.

— Второй сдыхает! Обороты падают! Девятьсот… семьсот… шестьсот… Сдох!

«Муромец» шёл ровно, постоянно снижаясь.

Авинов смотрел в разбитое окно на трясущееся правое крыло и молился, чтобы оно продержалось ещё хоть чуточку.

— Косослойная правая надкрыльная стойка… — пробормотал пилот, пристально глядя туда же, куда и Кирилл. — Если она сломается, гробанёмся обязательно…

— Вижу Горловку!

— Садимся!

— Там окопы! Полный газ — и на перетяжку!

— Даю полный!

— Не успеем, по ветру идём!

— Скорость семьдесят пять!

Карбюраторы моторов вспыхнули, разгораясь и перекидывая пламя на крыло.

— Контакт!

— Держись!

Авинов схватился за пилотское кресло.

С треском и грохотом корабль покатился по снежному полю, ломая шасси. Крыло тут же развалилось, ломаясь и вставая «домиком».

От страшного удара сознание у Кирилла на мгновение померкло. Очнулся он почти сразу, обнаружив себя лежащим на обломках стула, грудью упирающимся в исковерканный штурвал.

— Огнетушители!

Кабина стояла наклонно вперёд, ощутимо слышно было журчание бензина, истекающего из разбитых баков.

Кряхтя, Авинов поднялся и, пошатываясь, двинулся к хвосту.

Исаев лежал, придавленный свалившейся бомбовой кассетой.

— Вставай, Кузьмич, прилетели…

— О-ох… Да шоб я ишшо хоть раз полез на эти ваши… херопланы…

В этот момент взвилось гудящее пламя, окружая кабину. Начали рваться патроны на нижней площадке.

— Удирай все! — заорал унтер-офицер, скатываясь из перекошенного тамбура в снег, что нагребло целое крыло. — Там снаряды! Сейчас рваться начнут!

Пушка на нижней площадке, что под пилотскою кабиной, была всего в полтора дюйма калибром, но и это не подарок.

— Ложись!

Авинов с Исаевым упали в снег, и тут же с грохотом пошли взрываться снаряды, доканывая полуразрушенную носовую часть.

— Прилетели! — выдохнул Кузьмич и затрясся от смеха.

Удивительно, но никто из тех, кто получил пулю от Котова, не сгиб.

Ранило троих, и довольно серьёзно, унтер Нижевский потерял много крови, но живые же.

Подпоручик Костенчик тоже отделался лёгким сотрясением да ссадиной.

«До свадьбы заживёт!» — уверила его сестра милосердия. Тот густо покраснел, и сестричка вволю повеселилась.

В чужой шинели, с головой, обвязанной бинтом, порученец предстал перед Авиновым.

— Виноват, господин капитан, — пролепетал он. — Я покрыл несмываемым позором мой полк…

— Полноте, поручик! — парировал Кирилл. — Это война, а на ней не бывает сплошных побед и парадов. Так это правда, что Корнилов меня вызывает?

— Так точно! — приободрился Костенчик. — Мне было приказано доставить вас в Ставку, вот только… Я не знаю теперь, как исполнить приказ. Аэроплана больше нет…

— Как это нет? — комически изумился Томин. — А «Сашка» мой? — Он двумя руками указал на «Александра Невского». — Прошу садиться!

Уломав порученца, доложившись Туркулу, попрощавшись с текинцами, вся честная компания отправилась на посадку.

Насчёт Елизара Кузьмича договорённости не было, но Исаев оказался твёрд: уж лучше он будет рядом с его высокоблагородием, а то мало ли…

Туркул поддержал ординарца, озабоченно предполагая, что вторая попытка — или четвёртая по общему счёту — может и удаться.

На что Кузьмич дал достойный ответ: «А от хрена с морквой!»

Пока летели, успели отдохнуть от трудов воинских.

Сначала-то разговоры вели, обсуждали коварство «красного шпиона», а после как-то сразу уморились, пригрелись, да и задремали.

Авинов залёг в отдельной каюте, в шутку зовомой «капитанской», где обычно проявляли снимки после аэрофотосъёмки.

Кирилл устроился на тощем матрасике, укрылся шинелью, да и заснул.

— Кхым-кхум, — расслышал он сквозь сон. — Подъём, ваш-сок-родь. Ростов.

— Спа-асибо, Кузьмич, — раззевался Авинов. — Хоть выспался.

На аэродроме его поджидал легковой «Руссо-Балт» с усатеньким водителем.

Исаев поглядывал на шоффера с подозрением, но Костенчик того сразу узнал и пригласил садиться.

Елизар Кузьмич замешкался, видимо, сомневался старый — а верно ли он поступил, набившись капитану в сопровождающие и телохранители? Ведь не к кому-нибудь направляемся, а к Самому!..

А вот Кирилла сомнения не мучили, и он пропустил Кузьмича вперёд. Хотя и у самого нервы на взводе находились.

По дороге он велел себе успокоиться.

Чего так нервишки-то расходились? Боевой офицер, а дёргается, как истеричная дамочка. Стыдно-с.

Ближе к особняку, выделенному под резиденцию Верховного правителя, улицы были перекрыты усиленными патрулями, а на перекрёстках угрюмо почивали броневики «Остин-Путиловец», готовые разбрызгать горячий свинец по врагу.

Бородатые казаки, сидевшие верхом, аки кентавры, свесились с сёдел, зорко оглядывая пассажиров «Руссо-Балта», узнали адъютанта и молодцевато козырнули:

— Езжайте, ваше благородие.

Машина неторопливо миновала решётчатые ворота и остановилась у невысокой лестницы, украшенной парой каменных львов, щербатых от пуль.

Авинов внезапно ощутил в себе то самое состояние, что всегда помогало ему в бою, — холодное, ледяное спокойствие.

Ну и слава Богу, а то трясётся, как студень…