Александр Михайловский - Крымский излом: Крымский излом. Прорыв на Донбасс. Ветер с востока [сборник]

Девушку привели в небольшую казенного облика комнатку и усадили на табурет. В помещении было всего два человека – особист и его помощник. Особист – лейтенант ГБ, прихрамывая, прохаживался возле стола. Алена увидела, что его правая нога ниже колена была заключена в странную конструкцию из металлических колец и спиц. Помощник особиста в полувоенной форме незнакомого покроя обмотал вокруг ее головы резиновую ленту с отходящими от нее проводами. Потом расположился сбоку и чуть за спиной Алены у небольшого черного ящика, своей откинутой крышкой напоминающего патефон.

– Готово, товарищ лейтенант!

Непроизвольно охнув, лейтенант ГБ опустился на свое место и раскрыл папку.

– Исполняющий обязанности начальника особого отдела госпиталя лейтенант госбезопасности Спиридонов Алексей Петрович. Приступим. Старший военфельдшер Лапина Елена Николаевна, 1916 года рождения, из крестьян, член ВЛКСМ, не замужем?

– Да, – чуть слышно ответила Алена.

Лейтенант госбезопасности бросил быстрый взгляд за спину Алене на своего помощника, потом кивнул.

– Хорошо, расскажите мне об обстоятельствах, при которых вы попали в плен…

Алена стала рассказывать про то, как одним холодным ноябрьским утром их не успевший эвакуироваться медсанбат окружили немецкие мотоциклисты. Как были расстреляны все раненые и все, кого немцы посчитали евреями. Лейтенант ГБ внимательно смотрел ей в лицо и не перебивал, только изредка задавая наводящие вопросы. Послушно, как автомат, Алена рассказала и о двух месяцах своего лагерного заключения, о том, как из более чем трехсот человек в живых осталось меньше ста. Закончив свой рассказ, она так и осталась сидеть, уставившись прямо перед собой невидящим взглядом.

За спиной что-то зажужжало, и помощник особиста подал своему начальнику листок бумаги. Потом Алена почувствовала, как ее голову освободили от резиновой ленты. Лейтенант ГБ подшил в папку поданный помощником листок и написал на нем свою резолюцию. Потом поднял голову, взгляд его стал заметно теплее.

– Товарищ Лапина, вы свободны. Желаю вам скорейшего выздоровления, врачи нам нужны, так же как и танкисты, артиллеристы, летчики, саперы и пехотинцы. В ближайшее время мы с вами еще встретимся.

На выходе, после минутной заминки, совершенно обалдевшей Алене выдали закатанный в прозрачный целлулоид прямоугольник белого картона с ее фотографией, номером, указанием фамилии, имени и отчества, группы крови и номера палаты. И объяснили ей, что эту карточку необходимо прикрепить на левый нагрудный карман халата. Еще минута, и она свободна, как птица. Правда, пока в пределах госпиталя и в рамках правил внутреннего распорядка.

Потянулись медосмотры, процедуры, уколы, таблетки. Молодой организм, подстегнутый инъекциями специальных препаратов и витаминов, довольно быстро брал свое. И вот на очередном медосмотре ее состояние признали удовлетворительным.

Почти тут же Алена получила предписание убыть к месту дальнейшей службы в медсанбат новой, только что сформированной механизированной бригады особого назначения. Вместе с ней туда направлялось еще несколько десятков выздоравливающих бойцов и командиров и таких же, как она, освобожденных из плена медработников. Перед выпиской Алену, как и всех прочих бывших военнопленных, полностью экипировали в зимнюю форму одежды.

Принимал их у госпиталя лично командир бригады полковник Бережной. Личность, надо сказать, среди всех участников Евпаторийского десанта вполне легендарная. Невысокий, худощавый, он напомнил Алене Акелу из рассказов Киплинга о Маугли. Не дряхлого старика Акелу, а полного сил вожака, который в очередной раз поведет свою стаю на Большую охоту. Алена подумала, что служить в осназе, пусть даже в медсанбате – это большая честь, которую она ничем еще не заслужила. И что или она оправдает оказанное ей доверие, или умрет. Третьего не дано.

9 января 1942 года, 10:05.

Перекоп. Станция Армянск

Майор Сергей Александрович Рагуленко

Вся бригада выстроена на ровном вытоптанном поле перед зданием МТС, недалеко от станции Армянск. До войны тут стояли мирные советские тракторы и комбайны. А сейчас ровными рядами выстроились наши БМП, самоходки и танки. Отдельно в дальнем углу площадки находятся боевые вертолеты. Экипажи, расчеты и десант выстроены перед машинами. Отдельной коробкой включенные в состав бригады батальон капитан-лейтенанта Бузинова и бывшая 8-я бригада морской пехоты, сведенная в четвертый батальон. Несмотря на то что люфтваффе находятся в глубоком нокауте, по периметру площадки бдят установки ПВО «Панцирь-С».

Зрелище прекрасное и грозное. Трибуну с высокими гостями поставили прямо под стеной чудом уцелевшего двухэтажного здания конторы. На стене прямо за трибуной растянут подарок моряков с «Кузнецова»: огромный плакат «Родина-мать зовет». И прямо напротив, над рядами нашей морской пехоты, как ответ, такой же большой транспарант – «Мы вернулись, мама!»

Пробивает невольная слеза. Сегодня самый лучший день, несмотря даже на то что ветер с Сиваша несет гнилую промозглую сырость. Сегодня нашей бригаде вручают боевое знамя. Нас отвели с Турецкого вала в ближний тыл еще прошлым вечером, когда по железной дороге из-под Севастополя начали прибывать высвободившиеся там части.

Вот на трибуну поднимаются почетные гости. Ее, в смысле деревянную трибуну, ребята нашли тут же, в здании. Очевидно, эмтээсовское начальство устраивало митинги на 1 мая, 7 ноября, а также по всяким прочим торжественным поводам. Так скажем же им спасибо за запасливость и предусмотрительность.

От обилия «звездных» лиц на трибуне рябит в глазах. Малоизвестны широкой публике из присутствующих только полковник Бережной и контр-адмирал Ларионов. Остальные же имена звучат как гром литавр: генерал-лейтенант Василевский, генерал-лейтенант Рокоссовский, нарком Военно-морского флота адмирал Кузнецов, нарком внутренних дел Берия. Ну, и тут же, скромно, чуть в сторонке, военком бригады, бригадный комиссар Брежнев.

Ну, пересеклись мы с ним вчера. Как только штаб бригады перекочевал из Симферополя в Армянск, он, молодец, тут же пошел по ротам знакомиться. Короче, вот что я вам скажу, поздний Брежнев примерно так года после семьдесят пятого – это уже не Брежнев, а только его болезнь. А так нормальный мужик, которого в нашей роте с его же легкой руки начали называть «просто Леня». О том, что он Ильич, он сейчас даже и не вспоминает. Наверное, возраст не тот.

Но вот заиграл «Интернационал», все встали по стойке смирно. Кстати, до утверждения в качестве гимна стихов Михалкова на музыку Александрова еще целых два года. Хотя, может, ИВС и, впечатлившись готовым вариантом, примет решение чуть раньше. А может, и нет. Я хоть и солдафон солдафоном, но тоже понимаю, что все расклады мы уже спутали капитально. А дальше будем путать их еще больше. Так что может, после войны и не будет никаких «стран народной демократии», а просто в составе СССР добавятся новые союзные республики: Германская, Французская, Датская, Норвежская, не говоря уже о всяких мелких восточно-европейских.