Иван Басловяк - Морпех. Русский Уругвай [litres]

Наша бригантина, придя сюда для замены мачты в первый раз, тоже стояла возле этой пристани. Как и в следующие приходы с грузом и за грузом. Осадка позволяла. Флейт же производил товарообмен, как и все, на рейде. А вот когда подошло время килеваться, делать это пришлось в гавани другой бухты, Энсенад-де-Бараган, расположенной в пятидесяти километрах юго-западнее. В нее любые корабли войти могут. Бухта удобная, но слишком далека от города.

Все это я узнал из бесед с Рамоном, гонявшим сюда на профилактические работы и бригантину, и флейт. Это когда у Новороссийска еще своей верфи и оборудованного для килевания места на берегу бухты Птичьей небыло. Сам я за три года так и не смог ни разу посетить столицу генерал-губернаторства. Или генерал-капитанства? Так и не могу разобраться. Работы невпроворот. А вот барон Жилин здесь был не раз по торговым делам. Он-то со мной и поделился своими впечатлениями:

«Земли плодородной на окраинах города много и она хорошо обрабатывается руками крестьян-испанцев и рабов, негров и индейцев. Многие зажиточные поселенцы имеют загородные усадьбы, которые называются «кинтас», откуда и получают все необходимые продукты. Такая возможность у них появилась после прибытия гранда Адолфо с двухтысячным личным войском. Он замирился с индейскими родственниками жены своего умершего при мутных обстоятельствах брата. На его вдове женил какого-то своего троюродного шурина и принялся осваивать бесхозные земли, раздавая их от имени короля всем подданным испанской короны, пожелавшим стать арендаторами и имевшими на это средства. Время от времени дальние асьенды подвергаются нападениям немирных индейцев-керанди. Тогда гранд посылает в пампу военные отряды для наказания налетчиков и захвата рабов – своими руками доны работать не хотят, да и не умеют. Обработанные земли простираются недалеко, километров на десять-пятнадцать от города. Далее можно увидеть лишь необозримые просторы, на которых пасутся стада полудиких лошадей и быков – единственных обитателей этих мест, если не считать патагонцев. Но те, не сумев вовремя разорить город, как они это сделали в 1541-м году, ушли дальше в пампасы. Откуда время от времени и совершают свои дерзкие набеги, угоняя скот. Кстати, верховую езду они уже освоили, что прибавило индейским воинам мобильности и наглости.

Дальше зоны относительной безопасности изредка можно встретить разбросанные там и сям убогие хижины, построенные не столько для того, чтобы в них жить, сколько для закрепления за тем или иным частным лицом права на земли или на пасущийся на них скот. Для присмотра за скотом, являющимся здесь почти единственным эквивалентом денег, арендатор нанимает лояльных к испанцам индейцев в качестве пастухов-гаучо, платит им что-то, кое-чем снабжает, а они осенью пригоняют часть стада в Буэнос-Айрес, хозяину. Тот распоряжается животными по праву собственника, гаучо получают плату за работу, закупают необходимое и уезжают опять в пампу».

На пристани нас встречал только таможенник в сопровождении бедно, но чисто одетого юноши, и рослого осла под седлом. Так это и понятно, Василий не мог знать, когда мы приплывем к нему в гости. Потому князь, подождав, пока таможенник поднимется на борт бригантины, назвался и распорядился послать гонца к дону Василию, командиру кирасир гранда Адолфо, с вестью о своем прибытии. Распоряжение подкрепил вложением серебряной монеты в руку таможенника. Медное мараведи же, для придания резвости, кинул юноше, и отошел к борту. Жень-Шень повел чиновника в каюту, а юноша спрыгнул на пристань и, вскочив на осла, погнал его в сторону города, нещадно колотя пятками. Дорога была вымощена камнем, и цокот подкованных копыт еще долго доносился до нашего слуха.

– Чем грузиться будем, княже? – спросил я.

– Скотом, желательно овцами и лошадьми. Можно еще мулов прикупить, для поселенцев, не все рабочих лошадей от дела отрывать. Крестьяне их то в плуг, то под седло. Лошадям тоже отдых нужен. А они не слишком хороши, хуже даже степных татарских, а с русскими так вообще не сравнить. Татарки-то ко всему уже генетически приучены: и скакать сутками, и питаться впроголодь. Но лучших все равно не будет и брать придется, что есть. Некому тут селекцией заниматься, нет специалистов. Вот и скота путевого тоже нет. Коровы не ахти, беговые какие-то, поджарые. Да ты, Илья, это и без меня знаешь.

– Да, Андрей Михайлович, знаю. Потому и производство тушенки не начинаю, не из чего. И солонина из такой говядины третьесортная получается, но капитаны берут, от безысходности.

Подбежал юнга с приглашением капитана на обед, прервав наш разговор. В дверях столкнулись с таможенником. Тот, поклонившись князю, вжался в переборку, уступая дорогу. Его Жень-Шень с Жилиным на обед не пригласили, невместно князю сидеть за одним столом с худородным. Вошли в невеликую каюту, расселись за столом. Тут же появился вестовой с подносом, шустро расставил на столе тарелки, положил ложки, поставил кувшин с вином и четыре серебряных стакана. Отошел в сторону, и его место занял корабельный кок, один из выучеников княжеского повара Фомы. Фома теперь вольный предприниматель – владеет трактиром в Новороссийске, весьма приличным. Набрал себе помощниц и рулит бизнесом твердой рукой, ну, и еще кое-чем. Детишек на заднем дворе его заведения целый выводок. И еще на подходе. Не бережет себя мужик, трудится над увеличением народонаселения нашего города, не жалея… кхм! Ударно, в общем.

Обед уже подходил к концу, когда сквозь плеск волн и скрип деревянных частей бригантины пробилась дробь подкованных копыт. Оборвавшись у борта, цокот сменился топотом ног по палубе, и в каюту вбежал Василий.

– Отец! Как я рад тебя видеть, – воскликнул он, обнимая князя. Потом пожал руки мне, барону и капитану. – Прошу в мой дом, коней слуги сейчас подведут.

– А что я Микулу не вижу? С ним все в порядке?

– Приболел он. У себя в комнате лежит уже четвертый день.

– Что с ним? На что жалуется? – в голосе князя слышалась неподдельная тревога. – Что лекарь говорит?

Василий, тяжело вздохнув, произнес:

– Старость.

Мы ехали по мощеным камнем улицам Буэнос-Айреса. Я вертел головой по сторонам, наблюдая видимую жизнь города и сравнивая ее с жизнью Новороссийска. Пока русский город выглядел как большая деревня. Каменной у нас были только крепость и небольшой по размерам дворец князя. Ему по статусу положено! У остальных наших дворян, включая и меня, дома были сложены из дерева, что, вообще-то, гораздо круче и дороже каменных домов в этой практически безлесой стране. Но так получилось, что плотников среди русских поселенцев было гораздо больше, чем каменщиков. А организовать лесоповал и доставку бревен в Новороссийск мне оказалось легче, чем князю найти в Буэнос-Айресе и нанять достаточное количество каменотесов.