Владислав Савин - Рубежи свободы [litres]

– Поздравляю, Галчонок, ты стала экспонатом истории, – сказал мне мой муж, когда я в гневе высказала все, что я по этому поводу думаю. – Читал, что и в нашем мире, после того фильма с Мерилин, в Америке и Европе появились похожие аттракционы. Под вывеской, где блондинка в белом платье – ну а поскольку здесь фильма с той сценой еще нет, то ты успешно заняла ее место. В мире капитала ты могла бы в суд подать и требовать процент.

В суд? Так мне довольно того, что негодяй Фаньер из Рима сбежать не сумел. Как сказал мне муж, «этому кретину никак нельзя было в свой пасквиль лично товарища Сталина приплетать». Забегая вперед скажу, что в Москве после я узнала, что сам русский Вождь, узнав, лишь посмеялся и велел наказать дурака, чтоб другим неповадно было. Нет, посольство США, где укрывался месье Фаньер, никто штурмом брать не стал – достаточно было обратиться в суд, обвинив эту подлую тварь в клевете.

Что и послужило причиной нашей задержки в Риме еще на несколько дней. Зато Фаньер это на всю оставшуюся жизнь запомнит!

Мерзейшая страна, где нет и намека на законность! Где иностранного журналиста могут подвергнуть побоям и членовредительству за пару сказанных слов. И будто им этого мало, еще и обвинить в суде!

Попав на безопасную территорию посольства США, я полагал, что инцидент исчерпан. И, как только мое здоровье позволит, я незамедлительно вылечу в Штаты, где теперь мой истинный дом. И вдруг я с негодованием узнаю, что против меня возбудили судебное дело! Причем согласно их так называемому закону, я не могу покинуть Италию, пока это дело в их суде не будет закрыто! Или мне придется провести в посольстве всю жизнь.

Выражаю особую благодарность послу, мистеру Кеннеди. Который распорядился не только выделить автомобиль для моего проезда в суд и обратно, но и дать пару дюжих парней из персонала посольства в качестве телохранителей – предосторожность не лишняя, так как я наблюдал и у дверей посольства, и у входа в суд каких-то подозрительных личностей с явно агрессивными намерениями по отношению ко мне. К чести итальянской полиции, внутри вертепа, именуемого Дворцом правосудия, был относительный порядок – если не принимать в расчет словесных оскорблений. Но это было ничто перед тем, что я претерпел в зале, с соблюдением внешних приличий.

Я ощущал себя евреем в гитлеровской рейхе! Которому уже заранее вынесли приговор. Я видел полные ненависти взгляды – даже от тех, кто по долгу должен меня защищать! А когда в зал вошла эта распутная девка, Лючия, вместе со своим мужем-героем (в мундире русского полковника, со всеми регалиями), то ее встретили овацией! В зале было полно русских военных, они вели себя тут как победители – Италия, неужели ты забыла свою гордость, раз так пресмыкаешься перед варварами! Затем обвинитель зачитал мою статью (под возмущенные возгласы в зале).

– Клянусь именем Господа нашего, – сказала эта змея в женском обличие, выглядевшая сейчас как само воплощение невинности, даже ее платье походило на монашеское облачение, – что у меня не было ни единого мужчины, кроме моего горячо любимого мужа. И если кто-то может заявить обратное, то пусть встанет и скажет это здесь!

Какой дурак будет самоубийцей? Конечно же, все вызванные судом свидетели (из экипажа миноносца, персонала авиабазы и прочих мест, которые я вписал) клялись в исключительно высоконравственном поведении синьоры Лючии во время ее пребывания там. Но я знал, что они лгали – ведь не может быть такого, чтобы красивая женщина, и в чисто мужском обществе, не вызывала похоти и не поддавалась ей! Что-то где-то и с кем-то обязательно должно быть – или эта Лючия подлинно святая, во что я не верю, все святые вымерли сотни лет назад (по крайней мере, я их вживую не встречал). Но я ждал, что будут слухи, сплетни, а в зале полно репортеров, за что-то зацепятся, и будет славный скандал со смакованием подробностей и разоблачением этой мнимой «святой». Но все свидетели были единогласны – запуганы толпой и властями. Несчастная Италия, всего за девять лет под советским сапогом ты стала подлинно тоталитарной страной, где инакомыслие карается смертью! Если так поступили со мной, иностранным журналистом – то какие кары обрушиваются на голову простого обывателя, посмей он сделать или сказать что-то недозволенное?

От меня потребовали назвать источник моих сведений. Мои утверждения о журналистской тайне не были приняты во внимание. Примитивная логика – раз не можешь назвать информаторов, значит, виновен! И у меня помутилось в глазах, когда я услышал приговор:

– Три года тюрьмы. С учетом, что обвиняемый является иностранным гражданином, суд считает возможным заменить наказание штрафом. При неуплате которого в трехдневный срок приговор о тюремном заключении вступает в силу.

Сколько это будет, если перевести в доллары по курсу – о боже, больше ста тысяч! Мне не заработать столько и за три года! Но оказаться в камере с итальянскими бандитами, ворами, насильниками и убийцами – для меня это смертный приговор. Если в этой стране так ведут себя служители закона – то можно представить, что сделают со мной уголовники! Но где я возьму такие деньги?

Мистер Кеннеди выручил меня и тут. И теперь я должен Правительству США! Как я буду расплачиваться?! Но как минимум я жив!

Скажу еще и об отвратительном инциденте, произошедшем уже после заседания суда. Когда карабинеры вывели меня из зала, разлучив с моими охранниками, я даже не заметил, как сменился конвой – но, случайно обернувшись, узнал в одном из моих сопровождающих Смоленцева, переодетого в полицейский мундир. Он смотрел на меня как гремучая змея на мышь. Я решил, что сейчас он меня прикончит, и обмочился – как любой на моем месте, оказавшись лицом к лицу с безжалостным убийцей. А он сказал мне, на правильном английском:

– Ты оскорбил мою жену. А значит, и меня. За такое платят не деньгами, а кровью. Когда мы встретимся в следующий раз, я отрежу твой язык вместе с головой. А сейчас живи пока, сколько сможешь!

И резкий удар, даже тычок в спину – так, что щелкнули позвонки. А когда я открыл глаза, его уже не было. Конечно, я высказал свой протест карабинерам – на что сержант лишь ответил, с деланым удивлением:

– О ком вы говорите, синьор? Мы не видели никого!

Вот цена их свидетельствам! Без сомнения, так же лгали все в том суде – умалчивая о любовных похождениях этой твари! Что ж, значит, пригвождая ее к позорному столбу своим пером, я не грешу против истины. Какая разница, с кем, где, когда конкретно – если это где-то с кем-то когда-то было?

Ты еще пожалеешь, что связалась со мной! И ты, и твой сожитель, и твои хозяева-работодатели. Я из тебя сделаю подлинное воплощение порока, грязи, распутства и злодейства нашего двадцатого века! Кстати, есть у меня и приятели в Голливуде – вот будет фильм!