Валерий Красников - Скиф [litres]

– Рабом меня назвал, и ошейник требовал показать! – распалялся я, а воины Хазии, слушая, выли и скрежетали зубами.

– Фароат, проснись… – шептала Алиша и легонько покусывала мочку моего уха. Какой вулкан таился в этой пигалице! Я знал ее задумчивой и печальной, суетящейся у костра, когда она ничего и никого не замечала вокруг, и нежной, заботливой… к мальчишке. После незабываемой ночи с таинственной незнакомкой я вдруг понял, что уже ненавижу ее, ненавижу глубокой, утробной ненавистью, хотя и вчера, и позавчера, и даже сегодня днем думал о ней. О ее милых губах, которые умеют так лукаво и доверчиво улыбаться, о тонких пальчиках, волнах светлых волос, свободно и легко ниспадающих на плечи, когда она расплетала свою косу. Непросто жить с раздвоением личности, непросто…

Воины Ильмека за тяжкое оскорбление соплеменника и брата были готовы призвать к ответу вождя паралатов. Кричали:

– Веди нас, Фароат!

Но Артаз древком копья да по спинам быстро усмирил пыл молодых, а мне сказал, что-то по смыслу похожее на «утро вечера мудренее» и посоветовал хорошо выспаться. Так я и оказался в какой-то кибитке вместе с Алишей. Когда почувствовал ее горячее дыхание, понял – любовь Фароата целомудренна. Он готов сохранять ей рыцарскую верность даже в желаниях, даже в мечтах, и сейчас, когда невеста уже горела, и губы ее дрожали от страсти, за нас двоих пришлось отдуваться мне. Думал, все пройдет мимо, не будоража сердце, почти не оставив следа, но ошибался: проснулся от ее шепота и ласки, вспомнил ночь, и что-то дрогнуло внутри, оборвалось и полетело вниз, так сладко защемило сердце…

Мысленно чертыхаясь, я полез из кибитки наружу, а протестующей и все пытающейся удержать меня Алише напомнил:

– Мне сегодня с Агафирсом биться…

Почувствовал, как крепко сжались на моем бедре ее пальцы:

– Я боюсь! Не уходи…

– Не бойся… – ответил я и, наконец, отодвинул иссохшую, ломкую, оставшуюся почти без ворса овечью шкуру, прикрывающую выход. Увидел Авасия, стоящего всего в шаге от кибитки, и подумал: «Вот с кем обязательно нужно распить вино с кровью!»

Парень протянул мне руку, за которую я с радостью уцепился, и друг вытащил меня наружу. Всхлипывая, Алиша принялась подавать оставленные в кибитке вещи: портупею и меч, перевязь с акинаком, панцирь и шлем. Последним она отдала халат и, ловко поймав меня за руку, снова запричитала:

– Милый, не уходи!..

– Все будет хорошо! Не плачь, меня ждет твой отец…

Услышав об отце, Алиша успокоилась, так мне показалось, и отпустила мою руку. Сам того не зная, я оказался прав. Едва я облачился в доспехи и вооружился, как Авасий протянул в сторону шатров руку и сообщил:

– Пазака, тебя уже ждут…

Кто ждет и зачем, я, конечно, понятия не имел, но кивнул, и мы пошли мимо кибиток и едва дымящих кострищ. Розовый горизонт предвещал скорый рассвет, сумерки уже рассеялись, и я издалека увидел молчаливую толпу воинов и костер, пылающий ярко и почти бездымно, пламя желтым столбом чуть покачивалось в прозрачном утреннем безмолвии. Что толку расспрашивать об этих людях Авасия? Я ускорил шаг и вскоре разглядел Артаза, сидящего на какой-то шкуре. Перед ним в глиняных горшках еще исходили паром куски отваренного мяса. Авасий обогнал меня, подошел к Артазу, достал пальцами из горшка кусочек мяса и, съев его, присоединился к воинам, стоящим за стариком. И снова я почувствовал себя Незнайкой: что мне делать? Ровно ничего! Выяснилось… Все уже сделали за меня и для моего благополучия! Оказывается, если сколот не мог справиться со своими врагами в одиночку, то он убивал быка, варил его мясо, а шкуру расстилал и садился на нее, руками хватался за голову и истерил, чтобы привлечь к себе внимание. Каждый желающий мог подойти, взять кусок мяса и, встав одной ногой на шкуру, поклясться привести с собой определенное количество воинов. Артаз не мог в одиночку справиться с вождем паралатов, при этом он и не мог стерпеть обиды, нанесенной его зятю! Об этом я узнал потом, когда стал расспрашивать старика, чего ждут все эти воины за его спиной.

– Теперь это твои воины, – ответил он мне и улыбнулся. – Если Агафирс откажется сразиться с тобой, то вождем он уже точно не будет…

Жаль, все-таки придется сражаться! А враг мой – парень крепкий, коренастый, в лоб такого не возьмешь. Фароат от моих мыслей горестно вздохнул, а мне стало смешно: вспомнил, как вчера малыш хорохорился.

Солнце светит прямо в глаз, правый я прикрыл, чтобы совсем не ослепнуть. Агафирс еще той сукой оказался: мало того что предложил биться только акинаками, так еще стал спиной к светилу и выжидает. А переть на него дураков нет, весит парень в два раза больше, чем мы. Фароат, правда, спрятался. Гаденыш…

Царек, как узнал, что Артаз потихоньку его войско переманивает, сам явился. На нем был тот же потертый кафтан, из оружия – только акинак на бедре. В наше время говорили: «На миру и смерть красна!» Фароат хоть этого и не мог знать, но перед толпой сколотов опять расхорохорился, увидев вождя паралатов, закричал:

– А я думал, что придется воинов за тобой посылать!

Агафирс был трезв и, услышав Фароата, озверел. Так мне показалось: на его загорелом лице появились темные пятна, большие карие глаза превратились в щелочки, огромные кулаки, казалось, вот-вот пойдут в ход. Но Фароат на это все внимания не обращал, а я заметил, что когда мальчишка хочет что-то сделать, управлять им я не могу. По крайней мере, в тот момент точно не мог.

Агафирс скинул на землю кафтан, порвал на себе рубаху, извлек из ножен акинак и тигриной, пружинистой походкой пошел нам навстречу. Вот тогда Фароат и спрятался, исчез, предоставив мне самому разбираться с разъяренным номадом.

Ножевому бою нас учил инструктор по владению короткими клинками, так он себя называл сам. Мужик всю войну прошел, не расставаясь с ножом. Наверное, много чего повидал и пережил. Так он на первом занятии нам прямо заявил: «Увидите перед собой кого-нибудь с ножом, бегите!»

Я очень хотел убежать, но не мог. Честь, мать ее! Еще мне запомнилось, что с ножом в руке нужно двигаться, как это делают боксеры, а не стоять на месте, тем более согнув ноги. Агафирс именно так и стоит напротив – он широко расставил ноги, согнув их в коленях. Тем самым номад лишил себя мобильности. Я помнил: когда ты дерешься ножом, то ты калечишь и убиваешь. Убиваешь! Убиваешь в тот момент, когда неудачное стечение обстоятельств заставляет тебя протыкать и вспарывать человеческую плоть, разрезая и вываливая наружу пахнущие, красные и трепещущие человеческие органы противника.

– Ножевая драка – злое, кровавое и уродливое занятие, – вбивал в наши головы инструктор. – Колите и режьте, как только получите такую возможность.