Дмитрий Зурков - Триумвират [litres]

Ну, в принципе, о чем-то подобном я уже думал. Особенно после очередного общения с теми же земгусарами или интендантами. И не скажу, что испытывал при этом какие-то муки совести. Пятая колонна существовать не должна по определению! И чем раньше, тем лучше. Но тут есть нюансы, о которых стоит заранее подумать.

– Что касается лично меня, то я – «за» всеми четырьмя лапами. Но!.. Люди, которые пойдут со мной на акции, должны быть на сто процентов уверены, что делают благое дело и что с ними не поступят, как с убийцами, грабителями, вымогателями и так далее согласно Уложению о наказаниях. Нужно хорошенько продумать юридический аспект. Сейчас не времена Ивана Грозного, чтобы новую опричнину официально устраивать.

– Когда вы пугали одного из полковников Ник Ника, об этом не думали? – Павлов хитро прищурившись, смотрит на меня. – Почему же сейчас такие душевные терзания?

– Потому что тогда взял бы всё на себя и никого бы не сдал. А сейчас им придется работать самостоятельно, одним. И каждый должен быть уверен в том, что его не сольют ни сейчас, ни потом. Вон, Петр Всеславович меня понимает. Это ведь одна из заповедей работы с осведомителями, не так ли?

Воронцов согласно кивает головой и подхватывает идею:

– У нас, если агент работает, как вы говорите «под прикрытием», то на его действия, пусть и противозаконные, внимание далеко не всегда обращают, если он дает результат. То есть уже существуют прецеденты неподсудности. Таким же образом надо поставить дело и с вашими боевыми группами. Жесткий режим секретности, об их существовании должен знать очень узкий круг лиц, пользующихся абсолютным доверием. Ну, а если кто-то попадет в руки полиции, способ связи уже отработан. Любому полицейскому начальнику сказать, чтобы связался с ближайшим отделением корпуса, и передать условную фразу. Хотя, посмотрев на тренировки ваших солдат, Денис Анатольевич, я глубоко сомневаюсь, что кто-то из них попадется.

– Ну, всякое бывает. Может случиться так, что исполнителю самому придется сдаться, чтобы выкрутиться из ситуации. Поэтому механизм должен быть отработан до мелочей… И еще, кто будет заниматься оперативной разработкой? И насколько тщательно? Очень не хотелось бы невиновного, как потом выяснится, человека отправить на кладбище или еще куда-нибудь похуже.

– А что может быть хуже? – в голосе Воронцова неприкрыто звучит растерянность и удивление.

– Петр Всеславович, не обращайте внимания. Наш штабс-капитан любит иногда вот так пожонглировать словами, – улыбаясь, объясняет Павлов.

– А вариант Канатчиковой дачи или аналогичного заведения вы не рассматриваете, Иван Петрович? – пытаюсь противоречить академику. – И, на мой взгляд, это еще хуже, чем кладбище. На погосте тихо, спокойно, никто не орет, не дерется, друг другу не мешает, санитары со смирительными рубашками не бегают. Как там пелось в песенке?

– Ну всё, раз Денис Анатольевич начал хохмить, серьезному разговору – конец. – Келлер облегченно оглядывает собравшихся за столом. – И, правда, Иван Петрович, дайте нам хоть вечер на осмысление сказанного сегодня.

– Хорошо, только еще пару слов о планах на завтра. Оглашаю диспозицию: на вокзал встречать великого князя Михаила Александровича едут генерал Келлер и штабс-капитан Гуров. Вас, господин ротмистр, я прошу остаться на месте. К сожалению, некоторые «господа офицеры, голубые князья» никак не могут избавиться от сословных предрассудков и аллергии к голубым мундирам. Ничего, со временем мы мозги им вправим, а пока не будем резко нарушать традиции. Кстати, Петр Всеславович, вы уже выяснили, кто его сопровождает?..

Семёново жилище нашёл не сразу, он обитал в одном из многочисленных «общежитий» для персонала Института – длинном бревенчатом доме, разделенном внутри на десяток комнат с общим коридором. Нахожу нужную общагу, рядом с крыльцом какой-то паренек в затертой телогрейке пытается с помощью маленького топорика наделать кучу щепы из небольшой чурочки.

– Хозяин, не подскажешь, где тут Семена Игнатова найти?

– Дядь Сёму? Так нету его. – Хлопчик отрывается от своего занятия и внимательно оглядывает меня с ног до головы. – Он на обход пошедши… А вы ему хто будете, вашбродь? Новый начальник?

– Нет, просто старый знакомый, вот, заехал по случаю, хотел повидаться.

– Так пойдемте в дом, чего на улице мерзнуть?

Юный дровосек собирает щепки в охапку и идет внутрь, показывая дорогу. Несколько шагов по полутёмному коридору, и захожу в небольшую, чисто прибранную комнату. Две по-солдатски аккуратно заправленные кровати, стол у окна со стоящей посередине керосиновой лампой, пара табуреток, небольшой шкаф возле глухой стены, полки с разной утварью, в красном углу – икона.

– Вы садитесь, вашбродь, а я щас котёл гляну и самовар поставлю, дядь Сёма вот-вот возвернуться должон.

Парень, который, скорее всего, – тот самый Матюша, уносится по коридору.

Не торопясь, ещё раз оглядываю комнату. Спартанская простота, ничего лишнего. Электрическая лампочка в простеньком абажуре под чисто выбеленным потолком, на полках какие-то мешочки, жестяная коробка с чаем, горка посуды, накрытая рушником. Возле входа на половичке стоят сапоги и две пары домашних чуней, обрезанных из ношеных валенок. Над ними – вешалка, на которой висит какая-то одёжка и старая солдатская шинель. Снимаю свою, вешаю рядом, сверху на полку приспосабливаю папаху. Тепло, умиротворяюще и совсем по-домашнему пахнет пряными сушеными травками.

Частые шаги в коридоре отвлекают от разглядывания, на пороге появляется давешний тинейджер. Невысокого росточка, худющий, как швабра, тёмные волосы, чуть оттопыренные уши, глаза – пока не разглядел какие, темновато здесь.

– Ну, давай знакомиться, меня зовут Денис Анатольевич. А ты, как я понимаю, – Матвей?

– Ага… Ух ты!.. Так вы дядь Сёминым командиром были? – Парнишка прилипает глазами к моему «иконостасу», на лице читается уважение пополам с восторгом. – Он про вас рассказывал! Про тое, как вы с ним германца воевали!

– Ну, раз ты про меня все знаешь, тогда расскажи о себе.

– А чё там рассказывать?.. Сами мы из-под Ковны. Батя шорником был, упряжь, хомуты да всякую кожаную утварь мастерил. – Матвей становится серьёзным, даже вроде как повзрослел парень на глазах. – Как германец наступать начал, решили мы уйтить подалей. Скарб на телегу погрузили да и двинулись с остальными. У мамки моей тута, под Москвой, брательник жил, дядька мой, к нему и собрались. В дороге телега сломалась, мы покуда колесо чинили, одни остались, все вперед ушли. Хорошо, солдаты мимо проходили, подсобили малость… А ближей к ночи из лесу другие солдаты вышли. Стали спрашивать, кто мы да откуда, да не шпиёны ли мы германские. А потом ихний старшой сказал, што обыск учинить надо. Они всё с телеги поскидывали и дербанить начали. Батя смекнул, што разбойники эта, с ножиком на главного ихнего кинулся, да его сзаду штыком закололи… И мамку тож, штоб не кричала… – парень на мгновение замолкает, судорожно стиснув челюсти, потом продолжает прежним монотонно-ровным тоном, будто отвечает выученный урок, и только во взгляде проскакивают старательно маскируемые огоньки боли. – Я кинулся ее защитить, а меня – прикладом по башке, да так, што дух вон…