Сергей Алексеев - Родина Богов

Так что и здесь было невозможно отыскать лазейку в иной мир.

Как ни спешили варяги, но пока прошли через земли арвагов, перевалили Белые Горы и спустились в речную долину, миновал месяц Пран и наступил Радогощ, когда солнце начинало закатываться за окоем и на землю опускалась тьма, подсвеченная лишь звездами. В это время все готовилось к зимнему сну – звери, птицы, деревья, травы и прочий живой мир, а в Былые времена вместе с ними и люди. Но если все живое старилось и ветшало, бессмертные отходили к долгому зимнему сну, чтоб омолодиться ровно на то время, что прожили они, бодрствуя – десять летних месяцев. И хоть арвары давно измельчали и выродились, превратившись в смертных, однако по-прежнему бег их жизни зависел от солнца. После Радогоща шел месяц Марены, несущий с собой горестный праздник Праводы, когда провожали последний заход, приносили в жертву старых кречетов и возжигали на столбах неугасимые огни. Как и в Былые времена, потомки Руса и Роса становились малоподвижными и скованными, будто стреноженные кони. Поэтому варяжское посольство двигалось днем и ночью, со светочем, поскольку живой огонь не только освещал путь, а еще отгонял сон и придавал силы. Зато каликам было все равно – солнце на небе или тьма кромешная на том свете; они радовались жизни во всех ее проявлениях, ибо позрели, что бывает с человеком после смерти.

В середине месяца Радогоща, когда равны день и ночь, ватага достигла заветных берегов Варяжского моря. Каменистая земля, изрезанная затонами, казалась нежилой, корабельные леса первозданными, а желтая, увядающая природа, казалось, скрыла все следы присутствия человека. Однако калики побродили вдоль берегового откоса, затем поднялись на невысокий курган, сбросили одежды и, подрагивая от знобящего страха, вошли в зыбкое пространство словно в ледяную воду...

В Былые времена, на Родине Богов, арвары не знали иной власти над собой, кроме власти обитателей Светлой Горы, да и та была не особенно-то докучливой, ибо деды чаще балуют внуков, нежели грозят им пальцем. Потому и свершился грех, похоронили солнце арвары, и когда согнанные студом, бежали от надвигающегося льда и мрака, впервые познали власть не богов, а таких же, как они, людей.

Обезумевшие от холода и голода арвары крали друг у друга пищу, а чаще всего – огонь, который несли каждый, кто как мог, поскольку свет и тепло были ценнее всего на свете, ибо огонь был божьим даром. Вначале за него отдавали ритуальные украшения, одежду и даже пищу, потом выменивали его на жен и детей. И, наконец, начали вспыхивать ссоры и драки из-за огня, в пылу которых, со зла или ненароком, чаще всего гасили светочи и рассыпали на лед горящие угли, несомые в горшках. А чтобы возродить божий дар, нужно было добыть его у того рода, кто сохранил хотя бы его искорку, к тому же необходимо было сухое топливо, которое трудно сыскать во тьме, на горах и равнинах, покрытых льдом.

И вот когда у арваров остался последний тлеющий уголек, не потерявшие рассудок старцы собрались на мудрый совет, который назывался веще, или вече, где и решили отнять у арваров божий дар и хранить самим, что и было сделано. Каждый старец, несущий огонь, охранялся своими родственниками и был неприкосновенным. Обычно они шли впереди, освещая путь, и когда арвары находили топливо на безжизненной заснеженной земле, то останавливались ненадолго, выкладывали костры и ждали, когда старец принесет светоч, отчего он и стал называться княже, что значит – ко мне приносящий огонь, а значит, свет и тепло. Обращались к ним, уважая старость, и называли еще сударь, то есть несущий, хранящий божий дар. Обогревшись, переселенцы сначала топили лед, потом варили пищу, чаще всего из мяса павших мамонтов, спали возле тлеющих головней, после чего старцы-судари отгоняли арваров от костров, вновь подбрасывали дрова и укладывали в огонь тела погибших, отправляя их в Последний Путь, ибо вокруг бродили голодные хищники и находились люди с помраченным разумом, пожирающие трупы.

Еще долго после великого переселения князья-судари разносили огонь по жилищам арваров, но это уже была дань обычаю; иное дело, сохранилось звание княже у тех, кого избирали на вече для управления жизнью городов, выстроенных на новом месте, и обращались к ним, как прежде – сударь. А на вече всех арварских областей выбирали головного Князя, коего и величали государь, а все управляемые им земли – государством.

Власть или княжение, впрочем, как и сакральное достоинство Закона, у русов не передавались по наследству: Князь избирался вечевым собранием на дюжину – двенадцать лет, которую и должен был дюжить, ибо власть была тяжким бременем, поскольку нет ничего труднее, чем управлять вольными людьми. Никто из русов не желал поменять свою вольготную жизнь и, собственно, волю на княжение, не приносящее ничего, кроме забот и хлопот. Часто государь по прошествии нескольких лет звонил в колокол и отрекался от престола, поскольку не каждый мог нести огонь для всех потомков Руса, но если выдюживал весь срок, то волхвы на своем тайном вече посвящали его в Законы, и тогда княжение передавалось ему до смерти.

В этом случае старший сын или старшая дочь, бывшие все время при Князе, становились его помощниками во всех государственных делах, поскольку, глядя на отца, постигали науку управлять, и по согласию с вече имели право говорить от его имени, почему и называли их поддюжник и поддюжница. При стареющем, немощном родителе они, по сути, брали все его обязанности на себя, за исключением таинств Закона, а когда государь умирал, внезапно становились равными среди равных, к чему были не готовы, с младых ногтей привыкшие к власти. Иногда поддюжники шли против воли вече и делали попытки кривдой и хитростью захватить престол, однако никогда не получали одобрения у арваров и в итоге с клеймом на челе отправлялись на каменный Урал.

Однако при этом у всякого поддюжника оставалась возможность и по Правде претендовать на престол, разумеется, при поддержке вече и при обязательном условии, если он искал не славы для себя, а совершал подвиги во имя государства, не мысля о власти. Предание хранило много случаев, когда старший сын государя полноправно становился Князем и Законом, и говорят, это были не самые плохие годы. Поэтому поддюжник Сувора, Горислав, не завидовал младшему брату, ушедшему воевать ромеев, хотя все заморские победные походы приносили великую славу и почитание, в веках. Он более искал власти, нежели славы, и это воспринималось как достоинство.

С тех самых пор, как обры возродилось на новом месте, подвигом считалось умиротворение обрища, ибо никто уже не питал надежд избавиться от него навсегда. Многие государи русов и поддюжники тех государей стали подвижниками на сей ниве и потому всякий, ищущий княжения, мыслил о походах на греховное творение арваров. Гориславу выпал этот счастливый случай, поскольку обры, обретя бога, прозрели, но сохранили свою дикую дерзость и, пользуясь тем, что великая дружина ушла на ромеев и осталась лишь малая сила, выбрались из своих лесных нор и пошли грабить и жечь окраинные селения и города русов.