Сергей Алексеев - Родина Богов

По лесам дружина шла не звериными тропами, а прорубалась сквозь дремучие боры да ельники, через болота гати мостила, через глубокие реки наплавные мосты ставила, на берегах же – путевые подписные камни. Медленно двигался княжич с войском, зато шел, как государь, обустраивая навсегда этот дикий край, ибо считалось, если есть дорога, значит и земля обжита: на вече это непременно вспомнят и путь назовут его именем.

Только к исходу двух недель, когда сын Лютобор с дружиной истекал кровью, защищая города от мерзкого гада, достиг Горислав берегов затаенного озера, но встал вдалеке от него, выслав отроков вперед. Долго рыскали отроки вдоль берегов, высмотрели, выглядели, где скрывается тело обрища, ибо три головы его изрыгали пламень у стен арварских городов. Будто лукавая черная река, змеится обрище по болотам, лесам и холмам, не видать ни хвоста, ни голов. Шевелится, дышит и ползет бесконечное тулово, не видит ничего по сторонам, ибо глаза его далеко отсюда, на поживу устремлены. Редко кому из государей доводилось подойти вот так близко и ударить супостата в подбрюшье, если выползал он из своих болот. И вовсе ни у кого не достало хитрости отправиться в логово и уязвить ему живот.

Развернул Горислав свои полки тремя клиньями, выставив напереди ловких на руку арвагов с колычами да засапожниками, за ними старых витязей, кои обнажились до пояса, дабы достойно арвара смерть принять, потом корабелов с топорами да теслами. И уж последними пустил отроков, чтоб позрели, как след крушить обринскую силу, да когда час придет, на вече слово замолвили и внукам своим рассказали.

Уж все было готово к битве, но не мог поддюжник напасть на безоких внезапно, ибо не чтилось у арваров коварство даже в отношении выродков – иначе бы им и уподобились. На утренней заре вышел он впереди полков и, как водится, ударил в походный колокол, но жаждущее крови обрище не услышало, не узрело опасности, поскольку головы его далече были. Не смутился княжич, велел дружине побряцать мечами о щиты – заговорило оружие, молва Кладовеста достала, только не ушей безоких. Тогда воинство крикнуло в тысячи глоток:

– Жаждешь крови, так сразись с нами, обрище!

Всколыхнулась его туша, судорога пробежала от хвоста до всех голов, и в тот миг ударили по нему клинья, разрубили гада на четыре части и тут и началась сеча великая. Почуяли головы, что нет у них более цельного тела и назад обернулись, давая передохнуть витязям сына Лютобора. А времени у дружины было лишь до позднего вечера, чтобы насмерть поразить обрище, ибо после заката солнца разрубленные куски срастались и змей вновь оживал. Потому и секли его изо всех сил, и всем досталось поиграть мечами, топорами да булавами. Огрызалось обрище, хватало обнаженные тела старых витязей своими крючьями-когтями, и многие из них смерть приняли в яростном сражении, как и жаждали. Бились так до полудня, кровь обринская, смешавшись с арварской, все болота залила, речки и ручьи алыми стали, и накупались в них обе стороны. Притомилась дружина – ни дух перевести, ни воды испить, ни пота отереть: идет супостат волна за волной, того и гляди, с головой накроет. Уж и лезвия варяжских мечей выкрошились, и топоры притупились, железные булавы растрескались; кто оружие потерял, деревами да кольями сражаются, а то и вовсе боем рукопашным.

В какой-то миг качнулась дружина, не сдержав змеиного натиска, там, где отроки бились, брешь образовалась – безокие могли расколоть строй. А тут еще на глазах, ночи не дожидаясь, начало срастаться обрище! Вот тогда Горислав скинул доспехи, сорвал рубаху и крикнул дружине, вдохновляя:

– Перун нам поможет!

Встал впереди и пошел, а за ним вся дружина обнажилась, даже отроки кольчуги сбросили! Бились так до вечера, кровь безоких уж стала до пояса доставать, ноги путать – не принимает земля мерзкой крови!

Тут волхвы бросили мечи и взмолились:

– Мать-сырая земля! Расступись, прими кровь поганую!

Расступилась мать-сырая земля и приняла кровь обрища. Снова стали биться витязи, смешавшись между собой, и уж не понять было, где опытные старики, где неумелые в ратном деле корабелы и отроки малые. Как един воин стала дружина, но пало уж много бойцов да и солнце на закат пошло!

И понял лихой поддюжник, что не успеет сладить со змеем, ибо мала стала дружина и живы еще головы, с коими бьется изнемогший Лютобор. А коль живы, знать за ночь срастутся они с остаткими тулова и хвостом, после чего уползет обрище раны зализывать и не сыскать его будет ни завтрашним днем, ни послезавтрашней ночью.

Ударил он в колокол, созвав все войско, что осталось, и повел его навстречу Лютобору, который гнал ядовитые головы, уползающие в болото. Солнце окоема коснулось, когда на дружину дохнуло мерзким огнем, и некогда было медлить, чтоб выстроить войско – с ходу пошли со всех сторон и кто шеи рубил, кто головы, да все равно за минуту до заката осталась одна невредимой. А Перун летает над побоищем, погромыхивает колесницей, будто посмеиваясь над арварами и не хочет ратиться.

Разъярился Горислав, погрозил мечом в небо и крикнул:

– Твой черед настал! Порази обрище!

Заворчал громовержец под закатными кровавыми небесами, приложил длань к челу, глянул, что это у арваров на земле творится? Не разглядел ничего, однако лук свой натянул и пустил стрелу наугад. Сверкнула стрела над головами витязей и ударила в самую гущу – три отрока замертво пали.

Дружина в тот час мечи вскинула. – Ты что там, ослеп?! В своих стрелы мечешь! Ужо вот свергнем тебя с небес!

Тогда взял Перун копье, изловчился и бросил в голову змея. Но где там попасть с высоты – мимо молния пролетела, только земля содрогнулась да лес повалился. Не зря сказано: на бога надейся, да сам не плошай – подняли витязи оружие да побежали следом за остатками обрища, ругая Перуна. А горделивый бог грозы должно быть услышал ярость Даждьбожьих внуков и погнал свою колесницу за уползающим гадом, норовя стоптать его огненными копытами своих коней. Но тут село солнце, потемнела земля и сколько бы ни ярился громовержец, сколько бы ни метал своих стрел, поджигая деревья, камни и болота, так и не мог поразить третьей головы. Только шуму да блеску наделал, так что дружина гнала-гнала гада, пока от ярких молний во мраке не ослепла и назад не вернулась.

Укатилась последняя голова в черные болотные леса и затаилась, а все обрубки и ошметки в тот же час потянулись к ней и стали срастаться в гада ползучего. Не успели оставшиеся в живых витязи дух перевести, раны свои сосчитать, отыскать да поднять своих павших, чтоб собраться в дружину, как змей, хоть и усеченный в тридесять, сросся и уполз в свое таилище.

Несмотря ни на что, радовался Горислав, ибо не то что поддюжнику, а и государям не удавалось с малой и наспех собранной дружиной и без помощи божьей двух голов лишить и сокрушить обрище. И ликовали в един день возмужавшие отроки, мол, после такого поражения не очухаются обры и за сто лет. Только бывалые витязи хмурились и помалкивали, и молчание их значило более, чем слово, ибо за век свой видели они не одно поражение безоких, и не раз зрели, как возрожденное, а еще и укрепленное верой, прозревшее обрище – наказание богов, становилось бесстрашнее и злее.