Андрей Архипов - Волжане

Про свою же сестру Овтай только намекнул. Красивая, мол, но уж слишком своенравная. Потому никто замуж и не зовет. То, что ветлужцам придется иметь дело именно с его родом, он понял давно и выбил-таки признание от Ивана. Было бы по-другому, крепкие вои с Ветлуги приплыли бы не на земли его рода. Пришлось, правда, в обмен пообещать нарисовать карту ближайших земель с названиями речек, но только после того, как породнятся, без этого никак! А пока только на словах объяснить, где начинаются чужие границы. Также Овтай согласился до поры до времени не рассказывать никому, кроме старейшин, в каких местах залегает руда. С одной стороны, конечно, почему бы и не прихвастнуть перед своими близкими? Роду от этого убытка не будет, а ему лишняя слава не помешает. А с другой… О чем хвастать, если ветлужец так и не указал точного места? Сказал, что на земле его рода, — и все, потом только улыбался.

И теперь опять скалится, глядя на смурные, озадаченные лица своих воинов. На его месте Овтай подумал бы трижды, прежде чем так поступить. Как? Безоглядно пойти на такой обряд кровного братства. Нет, род удмуртов был в своем праве, и сам Овтай счел бы за честь так породниться, но о столь массовом братании он прежде не слышал. Ветлужский полусотник в тот вечер был растроган этим предложением и даже обнял Пельгу, однако о своем решении обещал сказать на следующий день, немало озадачив этим всех.

И действительно сказал, собрав своих воев на поляне и произнеся приличествующие этому событию речи. А потом резанул себя по руке ножом и дал стечь каплям крови в чашу с хмельным медом. Овтай как раз присутствовал в этот момент и был сильно удивлен, когда к Ивану подбежал мальчишка, тот самый волчонок, про которого рассказывали разные небылицы у костра. И вмешался в обряд, подставив свою руку под нож полусотника. Точнее, он сначала что-то взахлеб говорил, размазывая рукавом слезы по грязному лицу, но Андяс ничего не понял из его скороговорки и не смог пересказать. А ветлужец взял да и полоснул юнца по кисти, сказав, что так на его родине усыновляют, и что если удмуртские воины хотят с ним самим породниться, то придется им взять его вместе с кровным сыном. До сих пор Овтай без усмешки не может вспоминать округлившиеся глаза будущих братьев полусотника. А уж что было, когда к ним подошел молодой черемис и заявил, что он этого волчонка уже обещал опекать как младшего брата, и протянул под нож свою руку… Лишь один Пельга не растерялся и шагнул следующим.

Иногда Овтаю казалось, что оба эти вопиющих случая были заранее Иваном подстроены — уж такие хитрые у него были в этот момент глаза, — но стоящие рядом вои, перекрывая поднявшийся гул возмущения, подтвердили, что Кокша действительно обещал за вечерним костром опекать спасшего его мальчишку. Да… Вот теперь и ходят несколько удмуртов и один черемис с унылыми лицами, не понимая, как они вчера могли совершить такой обряд. А остальные так же озадаченно смотрят на них. Все, кроме троих.

Сам Овтай просто радовался, надеясь, что сможет наконец-то выдать замуж свою стервозную и шаловливую младшую сестренку, и ее будет кому защитить. Волчонку было просто не до раздумий — он сверкал улыбкой в разные стороны, одаривая всех своим восторгом, и носился на ушкуй и обратно, будто ему в одно место воткнули шило.

А полусотник… Он стоял на палубе и смотрел на прояснившееся первый раз за последние дни небо, щурясь неяркому осеннему солнцу. И был просто счастлив. А когда временами бросал взгляд на своих хмурых ратников, то его физиономия излучала теплое, ничем не замутненное удовольствие.

«Ох ты! Тупая моя голова! Он же как наседка себя ведет! — хлопнул себя по лбу Овтай. — Все-таки подстроил, шельмец такой! Но с кем сговорился? С мальцом, черемисом или… сразу с Пельгой, выставив ему наедине свои условия?!»

Коричневые узловатые пальцы стряхнули с ножа на стол хлебные крошки и стали сгребать их в подставленную ладонь, терпеливо выметая из щелей тесаных досок разлетевшиеся крупицы. Наконец морщинистая рука поднялась чуть повыше, поднеся собранное богатство к подслеповатым прищуренным глазам, и скупым, расчетливым движением отправила их в рот.

— Дед Радимир, а дед Радимир! — Вовка кашлянул и с сожалением оторвался от созерцания разбросанных на лавке мелких чугунных квадратиков. Обработка твердого углеродистого металла обычной железной пластиной с грубой односторонней насечкой из крупного зуба, лишь из вежливости называемой в этом времени напильником, шла плохо. Даже заусенцы сбивались с превеликим трудом. Видимо, данный опыт придется признать неудачным и следует перейти на другой, более мягкий металл. Молодой мастер поймал настороженный взгляд старика и вспомнил, что сам позвал его несколько мгновений назад. — Ты чего крошки собираешь, как в голодный год? Хлебушка в достатке… даже на мой хохряк.

— С мое поживешь, чадо, — делано прошамкал тот еще вполне здоровыми зубами, — так еще и не такие привычки у тебя будут…

— А чего боишься? Неурожая? Если наступит такая беда, то опять продадим наши котлы, а на вырученные монеты…

— Добро — не лихо, — прервал его Радимир, — бродит по миру тихо. Коли придет голод, так уж коснется многих, и за котлы свои ты почти ничего не возьмешь. Кому они будут нужны, если в них положить нечего? Мал ты еще, не видал, как люди детей своих продают, дабы самим выжить, а тем надежду дать…

— Какая же это надежда? В рабстве? То есть в холопстве?

— А такая! Не приведи Господь тебе увидеть, как дети от голода умирают, как ложатся они на дороге и снег падает им прямо в открытые глаза! И не тает!

— Ну… да. Прости, дед Радимир. Правда твоя, мал я еще.

— Не вини себя, чадо, это дело поправимое, — тут же успокоился старец и подвинул к Вовке ржаной ломоть. — А уж чего тебе в жизни доведется увидеть, зависит лишь от рожаниц, от той доли, что они тебе назначат.

— Каких рожаниц?

— Ох, темные вы… Вот я тебя ломтем наделил, а ведь издавна такой обычай идет, когда глава семейства краюху на куски кромсает и каждому выдает в соответствии со своим понятием. Так же и Род [122] Род — по мнению некоторых исследователей, общеславянский бог, создатель всего живого и сущего. по своему разумению наделяет хлебом насущным человека, причем вместе с таким куском тот получает и свою долю, свое счастье. Кому-то больше перепадает, кому-то совсем не достается… У каждого своя судьба, которой заправляет Макошь, старшая из рожаниц, прядущая покутные [123] Покутные нити — нити судеб. Покута — то, что связывает начало и конец всякого дела, причину и следствие, делаемое и делающего, творение и творца, намерение и результат и т. п. волокна всего сущего. Вслушайся… Ма-къшь, [124] Ма-къшь, Макошь — богиня судьбы; къшь, кош, кошт — жребий, судьба. мать судьбы. Она из тех прях, чья нить свивается в судьбы человеческие, да и бабам нашим в делах помогает, покровительствует рукоделию, рождению детей, урожаю, достатку в доме. А помогают Макоши ее младшие сестры, девы судьбы, счастливая Доля и лихая Недоля. Их также Сречей и Несречей иной раз называют, а у нас еще и рожаницами, хотя… последних многие на закате именуют Ладой и Лелей, а дев судьбы чтят отдельно. Ну, да это их дело… Так вот, эти сестрички связывают человека покутными нитями с плодами его трудов, добрыми и злыми. Те нити судьбы по-разному вьются, но Доля на них все узелки распутывает, а Недоля их рвет да связывает, узелки наматывая. В чьи руки попадет твоя жизнь — тому и быть.