Андрей Архипов - Волжане

Одобрительный шум пронесся над пажитью.

— Добре, — кивнул Никифор и обернулся назад. Перед весянами вышел вперед Пычей и перевел речь старосты для своих родичей.

— Тогда следующий вопрос к вам, отяцкие и переяславские, — начал сызнова речь староста. — Вот перед вами стоит Трофим Игнатьич, службу у князя переяславского несший десятником. Всем вам ведомо, что сотворил он. Его усилиями добрались и осели мы на берегах этих. Вместе с Иваном Михайловичем, что воеводой отяцким был в походе их, добивал он на пажити этой тех буртасов, что пришли к нам с разбоем. И с новгородцами он же ратился. Кликнуло войско ратное его воеводой, да и ранее исполнял он все воеводские дела. Однако же и к вам, мужам переяславским да отяцким, спрос есть, поскольку он у нас иной раз и мирскими, торговыми делами занимается. А спрос этот таков… признаете ли вы его главой над собой, всеми своими семьями и своими делами, где я, как староста, буду лишь помощником ему в мирских свершениях? Может, обиду какую кто на него затаил? Выходи да перед честным людом сказывай все.

Пока Пычей переводил сказанное, в рядах переяславцев негромко перекатывался шум обсуждения. К нему добавился нарастающий гул со стороны отяков, получивших свою порцию информации. На холм, споткнувшись к всеобщему веселью, взъерошенный и помятый, выбрался Фаддей и, бросив, чтобы покрасоваться, плетенную из тонких сосновых корешков шапку на землю, крикнул:

— Да все мы знаем Трофима Игнатьича! Люб он нам! Пусть будет! — и остался на холме, почему-то не решаясь спуститься обратно.

— Да шо ты вылез-то на вид и назад не идешь, али не милы мы тебе? — Могучий голос Фроси перекрыл возникший было шум. — Не твое дело стоять над нами. Сей миг, как вылез, так и взад засунем.

Не полностью расслышав сей монолог, Фаддей дернул рукой, чтобы прикрыть себя с тыла. Это вызвало сдавленное хихиканье в первых рядах, прикрытое массовыми действиями по поправке усов и бороды. Заметившая все Ефросинья продолжала:

— А если противиться будешь, так еще и маслом смажем, чтобы легче ходило! Это что же получается, воевода? Бабы облегчения просят, а он в отказ пошел?

Тихие смешки начали переходить в гомерическое повизгивание.

— И какое же облегчение себе бабы просят? — вмешался воевода, кусая губу, чтобы сохранять серьезный вид. — Вроде Фаддей вам ни в чем не отказывает, даже наоборот. Слышал, гоняют его бабы почем зря от желания его облегчение вам принести.

— От, и ты туда же! Кабы он с этим делом проворил хорошо, то и гнать бы его никто из баб не стал бы, — поддержав ехидный тон, продолжила возглашать на всю пажить Фрося. К смеху переяславцев прибавились отяки, до которых наконец довели тонкости перевода.

— Он сию срамную деревяшку переделать отказывается. — Предводительница переяславских баб подняла над головой горбушу и встала в позу, подбоченившись. — Али у него у самого такой же плюгавенький, как это косовище, такой же кривой и малый? Так пусть в мыльню пойдет, мужей посмотрит, оценит, каковы они должны быть!

— Фаддей, а Фаддей! А я на такое косовище согласна бы, ежели оно у тебя от пояса до землицы! А что кривое, так лишь бы не согнуть было! — донесся визгливый от смеха голос от толпы баб, стоявших неподалеку.

— Цыц, бабы! — гаркнул воевода, видя, что из схода хохот да срам один выходит. — А ты, Ефросинья, говори что дельное, а то выведу тебя отсель. Нечего бабам на сходе толочься.

— Ты меня обабь сначала, воевода! — не смутилась та. — Тогда и гони! А говорю я дельное. Лекарь сказывал, косы у них были такие, что бабе не надо на карачках ползать, а стой себе и коси, а ежели грабки приделать, то и хлеб убирать можно. Зело борзо, нежели серпами, баял. А стоя и мужи смогут, это на четвереньках у них привычки-то нет, — хохотнула она. — А шо кузнецы, шо Фаддей — в отказ пошли. А тут дело общинное, люд высвободится от дел страдных.

— Гхм-м… — повернулся к Николаю воевода. — Было такое у вас?

— Было, Трофим Игнатьич, — кивнул тот. — Литовкой ту косу звать. Только для нее железо нужно хорошее, да поизвели мы почти все… Разве что сломанную пилу перековать. Сделаем на пробу, откует Любим, есть время ныне у него. Только без нового железа пустое то дело, точить и точить придется.

— Так и порешим, — кивнул воевода. — А ты, Фрося, геть со схода, не бабское дело это.

— Не гони ты ее, Трофим Игнатьич, — попросил Николай, опередив ту, открывшую было рот для отповеди. — На буртасов с мужами стояла вместе, пусть и тут побудет.

— Гхм-м… — опять в кулак закашлялся предводитель переяславцев, услышав одобрительный гул голосов. — Сызнова вы мне традиции ломаете, да быть посему, раз то не баба, а вой в поневе… А остальные — геть отседова! — нахмурился он в сторону порскнувших в разные стороны баб. — Продолжай, Никифор!

Фаддей, помявшись, подобрал свой головной убор и бочком спустился с холма. Тут же из отяцких рядов вышел Терлей и, повернувшись к толпе, начал что-то горячо втолковывать своим родичам. Те загомонили, поддержав говорившего выкриками, а Пычей растолковал переяславцам смысл его слов:

— Добрый люд переяславский, мужи наши согласны с тем, что Трофим Игнатьич главой был, да хотят, абы Иван Михайлович при нем воеводой был. На том стоят и уступать не собираются.

Воевода поморщился и кивком подозвал к себе своего полусотника, стоящего в первых рядах.

— Иван Михалыч, вишь, что натворили мы? Понимаешь, о чем я?

— А как же, печенкой чую…

— И что?

— А что? Правду сказать надобно, дашь слово?

— Слово твое, я у тебя его не брал и отдавать нужды нет.

— Жалко, что черемисы о том услышат, да ладно уж…

Полусотник повернулся к отякам, поклонился и, кивнув Пычею, начал говорить.

— Опять у меня к вам, род отяцкий, вопросы имеются — ответите ли?

Полусмешки после заминки с переводом пронеслись над рядами людей.

— Мало ли вам того, что я полусотник ваш? Полусотник егерского полка, то есть полка охотников? — Выслушав крики, олицетворяющие то, что этого, несомненно, мало, Иван продолжил: — И так слишком громко себя назвали: одна полусотня во всем полку. А вы хотите на плаху меня подвести? Вместе с воеводой нашим? Что замолчали, не понимаете? Ну ладно, для вас, может, и внове, но вот как на Руси или у черемисов человек, над воеводой стоящий, зовется? О-о, дошло, затихли… Нужны ли нам распри по поводу названий с князьями русскими или черемисскими? Силы в себе почуяли много? Так придет другая и переломит нашу, как тростинку малую. Не о названиях думайте, а об обучении воинском. Силу надо еще копить, чтобы место свое между князьями да ханами найти, а потом уж о названиях думать. А дел воинских с меня никто не снимал и не собирается, спросите о том Трофима Игнатьича. Вырастем, чтобы сотню прокормить, так и сотником стану, если соответствовать буду. Таково мое мнение: пусть воевода воеводой и останется до поры. Негоже на себя косые взгляды по гордыне своей копить. Вот мое слово.