Пьер Жиффар - Адская война

— Это наш главный секрет, — сказал молодой офицер. — Наш первый крылатый полк — две тысячи четыреста летунов, набранных среди альпийских охотников, саперов, даже моряков. Все хорошо знакомы с практической механиков и обязались пятилетней службой. Нам удалось, наконец, решить долго не дававшуюся в руки задачу — обеспечить путем сочетания вертикального и горизонтального винтов и необычайно чувствительного передаточного механизма такую свободу, точность и быстроту движений, что человек в этом аппарате без преувеличения может быть назван человеком-птицей; всякое нарушение равновесия исправляется, всякое изменение положения и направления осуществляется почти автоматически. Сейчас вы увидите этот аппарат в действии.

По знаку офицера двое солдат поместились в аппарат, который почти в то же мгновение поднялся на незначительную высоту и с головокружительной быстротой ринулся в зиявшую под нашими ногами пропасть. Я похолодел и невольно закрыл на мгновение глаза, но жужжание мотора заставило меня открыть их. Аппарат уже поднялся, направляясь к противоположной стороне пропасти. Еще ряд эволюции в воздухе, которые я могу сравнить только с зигзагами и кругами ласточки, и аппарат плавно опустился в двух милях от нас.

Мы продолжали смотреть, то поднимаясь, то опускаясь по лестницам или при помощи быстрых моторов, проходя по галереям, минуя склады различных химических продуктов, осматривая мастерские и не уставая делать отметки, пользуясь объяснениями нашего любезного спутника. К восьми часам мы сделали прогулку в два-три километра в этом рабочем улье, порою оглушаемые шумом каскадов, приводивших в действие огромные турбины, грохотом машин, стуком огромных моторов…

Но мне хотелось ознакомиться поближе с одним из тех воздушных кораблей, помещение которых мы видели снаружи. Это не встретило затруднений. Несколько мгновений в клетке лифта — и мы очутились вверху, на лестнице грота, в котором адмиральский аэрокар «Монгольфье», в полной боевой готовности, дожидался приказа об отлете. С площадки, на которой мы стояли, он показался мне величиной с хороший парижский дом. Он слегка покачивался на привязи в тоннеле вышиной футов в сорок.

На балконе перед нишей этого левиафана стояла группа офицеров главного штаба, которым наш спутник представил нас. Предупрежденные аэрадмиралом Рапо о нашем посещении, они приняли нас очень любезно.

Здесь мы расстались с г. Реальмоном, который должен был вернуться к своему крылатому полку, подготовлявшемуся к отлету. Майор Драпье, с которым он познакомил нас, охотно согласился дать нам необходимые объяснения и мы приступили к детальному осмотру аэрокара.

Признаюсь, у меня мороз продирал по коже при виде бомбометов, пулеметов и других истребительных орудий, которыми была снабжена огромная гондола этого гиганта. Вместимость его составляла семьдесят тысяч кубических метров, подъемная сила достигала девяноста тонн; он имел двести метров длины при двадцати восьми метрах в поперечнике. Два мотора по полторы тысячи сил каждый сообщали ему скорость более ста километров в час, которую легко выносила необычайно упругая и прочная, непроницаемая оболочка, пропитанная составом, формула которого сохранялась в тайне. Балласта не было — его заменял остроумно приспособленный аппарат для быстрого охлаждения газа; в несколько мгновений он мог превращать в твердое состояние часть водорода, заключенного в оболочке, и с такою же быстротою возвращать его в газообразное состояние. Таким образом, подъем или опускание регулировались без всякой потери газа, что, в связи с почти абсолютной непроницаемостью оболочки, давало аэрокару возможность проводить в воздухе не часы, а дни и недели.

— Это наше преимущество над враждебными эскадрами, — заметил майор, — так как секрет нашего изобретения, кажется, еще никому не удалось пронюхать…

Он еще не успел окончить фразу, как страшный взрыв потряс стены туннеля, пробуждая бесчисленное эхо в ущельях гор; аэрокар дрогнул на своих канатах; снаружи послышались крики.

Мы ринулись на балкон. Офицеры наклонились над пропастью, отыскивая место взрыва. Не знаю, почему я направил свой бинокль ввысь, к ясному небу. Быть может, смутное воспоминание о вчерашней катастрофе, стоившей жизни моему бедному Вангу, руководило мною. Но я искал не напрасно…

— Майор! — крикнул я, — Майор! Господа! Там, вверху — смотрите!… За тысячу метров отсюда… или больше… смотрите сами! Крейсер! Иностранный крейсер! Сейчас он скроется в облаках… Вот, опять показался.

Майор направил бинокль в ту точку, на которую я указывал рукой.

— Верно, чтоб ему… — выругался он. — Крейсер… небольшой… странной формы… Без сомнения, немецкий разведчик, пустивший в нас разрывной снаряд. Ах, каналья! Теперь улепетывает к северу, прикрываясь облаками. А мы киснем здесь на привязи… Чего же дожидается аэрадмирал?

Тем временем один из офицеров бросился к мегафону за справкой. Спустя несколько мгновений вибрирующая пластинка ответила:

— Граната брошена сверху в лабораторию химиков. Произошел взрыв. Убитых человек пятьдесят, раненых более сотни. Аэрадмирал требует всех офицеров в Зал Совета.

Офицеры поспешили исполнить это распоряжение, а мы спустились вниз и постарались разузнать подробности катастрофы. Оказалось, что граната, пущенная сверху, пробила броню склада, в котором помещалось несколько тонн эфира, бензина, серной кислоты и других реактивов. Все это взлетело на воздух. Мы прошли к месту катастрофы. Там уже кипела работа, производившаяся в полном порядке. Разрывали обломки, тушили пламя, мертвых относили в особое помещение, раненых в госпиталь.

Лужи крови, разорванные, истерзанные, обожженные тела, стоны раненых, вопли заживо сгоравших жертв, еще не освобожденных из-под обломков — все это произвело на меня гнетущее впечатление. Всего сутки — и столько жертв: объятая пламенем Гаага, крейсер английского посланника, погибший со всем экипажем, кроме трех человек, смерть Ванга, теперешняя катастрофа…

— Истребительная война! — пробормотал я…

— Да, — заметил стоявший подле меня солдат, указывая на изорванные трупы, — как подумаешь, что завтра или послезавтра будешь в таком же виде, то щекотно станет…

— Ну, — возразил я, — не всех же убивают на войне.

— Э, сударь, этим прежде можно было утешаться. В старину, точно: на войну ходили и домой возвращались. А теперь, кто пойдет, тот там и останется. Вот увидите сами.

Больно уж хорошо убивать научились… Ну, да к тому и готовились: теперь уж пятиться нечего!

События как будто решились подтвердить это угрюмое пророчество солдата.

Несмотря на суматоху, вопли раненых, крики рабочих, я явственно расслышал какой-то странный глухой гул, донесшийся, по-видимому, издалека, и почти в ту же минуту почувствовал, что земля дрогнула под моими ногами.