Петр Донцов - Николай I - попаданец. Книга 1 (СИ)

Первые дни я провел в каком-то оцепенении, действуя на автомате. Благо, как я уже упоминал, мне помогла память реципиента. Наши с Михаилом классные занятия оказались довольно интенсивными, но мне было не до учебы. В основном я помалкивал, боясь ляпнуть что-нибудь не к месту. По видимому настоящий Николай отличался рассеянностью и нелюбовью к учебе, ибо мое молчание не вызывало подозрений. Лишь Михаил, как более близкий человек, заметил мое несколько странное поведение и попытался было узнать, что со мной. Но я сослался на усталость и тревогу. Так как шла война с Наполеоном и решалась судьба России, эта тревога показалась Михаилу убедительной. Вдобавок мы оба мечтали попасть в действующую армию, но нас по причине возраста не пускали. Неудивительно, что царственному подростку в такой момент было не до учебы.

В Гатчине, где у очутился, война казалась неким отдаленным событием, хотя, конечно, напряжение витало в воздухе. Люди жадно ждали новостей из армии и возле приезжих офицеров всегда толпились люди, спеша узнать новости. Где-то вдалеке тысячами гибли люди, дороги заполонили возвращавшиеся на пепелище люди и потерявшие лоск солдаты Великой армии, а мы с Михаилом продолжали ежедневные занятия под ретивым генеральским оком Ламздорфа - нашего с Михаилом воспитателя. Это был типичный солдафон, деспотичный и ограниченный. Поставленный нам в воспитатели еще Павлом I, моим (т.е. Николая) отцом, он оставался таковым и при брате моем, Александре I. Матери моей, Марии Федоровне, которая жила с нами в Гатчине, почему-то импонировал этот деспотичный стиль воспитания, видимо сказались немецкие корни. Благо со временем мы стали все больше времени проводить с другими педагогами которые преподавали нам право, экономику, математику, физику и военные науки.

Здесь я хочу сделать отступление и сказать пару слов о моей родне. Мария Федоровна оказалась довольно деспотичной мамашей. Она беззастенчиво лезла в политику и пыталась влиять на решения Александра. Тот, будучи от природы вежливым, в основном отмалчивался, но эта столь навязчивая опека явно его тяготила. Будучи осведомлена о заговоре против своего мужа Павла I, она , как, впрочем и Александр, фактически санкционировали его убийство, не предприняв ничего, чтобы его предотвратить. Не известно могли ли они повлиять на заговорщиков, уж больно сильно не любили Павла при дворе, да и сам он, своим вздорным характером и сумасбродством, так сказать, не оставил себе шансов. Деньги и подстрекательство англичан легли на благодатную почву, но и без них у Павла было достаточно врагов. Он стоял на пути у больших денег, а это, как известно, чревато.

Мой брат Александр, став императором, стал так же и главой семьи, заменив младшим Николаю и Михаилу отца. Будучи занятым государственными делами и армией во время непрерывных Наполеоновских войн, он редко навещал нас. Поэтому так сложилось, что единственным близким человеком в семье, мне стал младшенький Михаил. Александр оказался человеком скрытным и непостоянным. Он, то увлекался масонством, то православием, то приветствовал либеральные идеи, то проводил консервативную политику. Позже, когда я узнал его получше, мне казалось, что он разочаровался в либеральных идеях и возможности их осуществления в тогдашних российских реалиях. По окончании войны он выглядел мне усталым и разочарованным. Но не буду забегать вперед.

В этот ясный и морозный день звуки разносились далеко по округе. Густая и нестройная толпа скопилась на берегу реки, но лишь немногие из них смогли пробиться к двум понтонным мостам, построенным через реку. Сверху, где располагался полк Огюста Клермона, толпа походила на ручей набирающий силу, который вот-вот прорвет плотину. Несмотря на огромный табор, заполнивший все пространство до горизонта, вокруг было довольно тихо. Отчетливо слышались ругательства и окрики солдат охранявших переправу, да визг пил и стук топоров саперов, которые по грудь в воде, среди редких льдин, неустанно чинили расшатавшиеся опоры мостов.

Полк Огюста закрепился на одной из возвышенностей, расположенной юго-восточнее переправы, прикрывая мост, на случай появления русского авангарда. Огюст, как и его однополчане понимал, что шансов выжить у них почти нет, потому как большинство способных держать ружье солдат сейчас переходят через мост, а гвардия уже перешла. Так что в случае появления противника, им оставалось надеяться на себя и на те куцые батареи, что успели переправить на противоположный берег.

Солдаты поредевшего полка группками расположились вокруг нескольких костров, пытаясь хоть немного согреться и попить горячей болтанки из муки с отрубями. Счастливчики, которым удалось раздобыть немного конины, жарили мясо прямо на углях. Фузилеры и гренадеры Великой Армии, ныне представляли собой печальное зрелище. Больше всего бросались в глаза обмотки на ногах. Сапоги у всех, за время долгого отступления, давно поистрепались и дабы не обморозить ноги, солдаты обматывали остатки сапог шерстяными платками или просто обрезками ткани - кто что смог раздобыть в разграбленных во время летнего наступления русских деревнях. Остальная экипировка, тоже имела явно не армейское происхождение. Большинство сидели одетые в крестьянские овчины, которые были по достоинству оценены отступавшими французами после того, как ударили первые морозы. Некоторые, даже умудрились раздобыть настоящие меховые шубы. Черт с ней, что дамская, зато не замерзнешь. И вообще, шуточки по поводу одежки быстро прекратились, как только солдаты начали замерзать. Те, кто смеялись и брезговали, первыми остались лежать в сугробах вдоль Смоленской дороги.

- Чертов мороз, - сказал сидевший рядом капрал Удэ. Он был матерый вояка, этот Удэ, прошедший не одну компанию. А теперь, вместо бравого капрала-великана, на Огюста смотрел осунувшийся и оборванный нищий, со слезящимися от холода глазами и красным, шелушащимся носом. Не то, чтобы такой холод нельзя пережить. Но месяц бесконечных переходов, без крыши на ночлег и со скудеющим рационом, когда дождь льет за шкирку, а ночью, мягкий снег так обманчиво покоен, и закаленный ветеран может дать дуба. Первыми начали падать лошади, а за ними и люди. Их нынешний полк собрали с бору по сосенке, из поредевших дивизий Великой Армии, но с Удэ Огюст познакомился еще в герцогсве Варшавском, до начала компании, где они оба служили под командованием маршала Виктора.

На реплику Удэ Огюст ничего ни ответил.

- Эй, Жан-Пьер, как твой суп, закипел уже? - спросил Удэ кашеварившего фузилера.

- Скоро, - ответил тот, - сейчас отрубей досыплю и можно приступать.

- Это хорошо, - ответил Удэ, - а то у меня с утра все нутро промерзло. Эх, сейчас бы этой русской водки, а Огюст? - спросил он, - Помнишь, как тогда, в Москве?