Андрей Муравьев - Крестоносцы поневоле

– Боже? Господи! Я…

Седовласый улыбнулся и покачал головой:

– Тихо, тихо, Петр. Не спеши…

Он медленно встал и подошел к распростертой ниц фигуре отшельника.

– Когда придет твое время, ты сам мне все расскажешь… Но только тогда, а сейчас, – седовласый сделал паузу, – сейчас слушай.

Отшельник замер. Образы, обрывки мыслей кружились в голове, причудливым хороводом меняя реальность.

Убеленный сединами незнакомец продолжил:

– Придет время, и ты присоединишься ко мне… Но сейчас, Петр, ты нужен мне здесь.

Старик выдавил:

– Я слушаю, Господи.

Тот задумался, оценивая склоненного паломника из далекой земли.

– Я хочу, чтобы ты завтра поутру ушел из города. Ты пойдешь к Акре. Явишься туда за неделю. Через семь дней из гавани отходит венецианский корабль. Называется «Звезда». На нем для тебя куплено место, лишь скажешь шкиперу, что ты Петр. Ты сядешь на корабль и через две недели будешь в Венеции. Оттуда ты последуешь в город Пюи. Это в Германии. Найдешь там и поговоришь с одним моим человеком. Ты слышишь меня?

Петр кивнул:

– Да, Господи!

– Слушай дальше. Этого человека зовут Урбан. Он – глава Католической церкви. Передашь ему письмо, которое поутру будет у настоятеля этого храма. Я ясно говорю?

Старик прошептал:

– Да, Господи!

Седовласый улыбнулся:

– Умница! И запомни, ты должен успеть до конца июля! Ты сумеешь?

В глазах его собеседника заплясал давно угасший огонь.

– Я сумею, Господи! Я все сумею!

В ответ он получил широкую улыбку.

– Вот и хорошо! – Просвечивающаяся рука слегка стукнула все так же коленопреклоненного паломника кончиком пальца по лбу. – А теперь спи! Тебе понадобятся силы.

Петр улыбнулся в ответ…

Наутро изумленный настоятель храма передал странному оборванцу с горящими глазами невесть как оказавшийся пакет, который настоятель нашел, проснувшись, на своей подушке. Не меньше был удивлен и хозяин судна, когда вместо купца или богатого паломника на борт судна поднялся бормотавший молитвы нищий.

Через день судно уже летело под всеми парусами в сторону Италии. А на носу его тихо молился старый, одетый в лохматый шерстяной плащ, подпоясанный одной веревкой старик с горящими глазами.

Улочки Милана никогда не бывают пустыми. Может, в каком маленьком городке под утро и случаются такие моменты, когда город замирает в абсолютной тишине. Может, и есть такие города. Может, даже есть такие города в благословенной Италии. Но это не про Милан. Здесь всегда – шум, возня, повозки, мусор и вонь нечистот.

Такие мысли роились в голове одинокого всадника, пробиравшегося по изогнутой улочке в нижнем городе. Все состоятельные семьи на лето убирались из этой клоаки за город, на маленькие виллы, а кто побогаче, то и к ласковому морю. Только этот упрямец сидит в городе сиднем. Вот и тащись…

Ближе к центру улочка слегка расширилась. Кварталы купцов начали сменять палаццо знати, и лошадь одинокого всадника перешла на легкую рысь. За полчаса он даже встретил двух муниципальных мусорщиков, чистивших заполненные водосливы. Еще через десять минут его остановил ретивый патруль городской стражи, но, проверив подорожную, капрал пожелал счастливого пути и отпустил путника.

Спустя короткое время всадник остановил лошадь у черного входа белоснежного, еще римской постройки, двухэтажного дворца. Как и было условлено, всадник трижды ударил в запертую дверь, подождал, ударил дважды, снова подождал и ударил один раз.

С той стороны ждали. Дверь неслышно отворилась на смазанных петлях. На пороге выросла здоровенная фигура. После молчаливого изучения гостя страж двери жестом пригласил входить.

Через десяток коридоров и три проверки, оставшись без оружия, ремня, шнурков и перевязи, путник вошел в небольшую залу. Высокий камин, облицованный цветными керамическими плитками с лепными сценками, широкий мягкий персидский ковер, мебель сандалового дерева, узкие, забранные в венецианские свинцовые переплеты окна со стеклянной мозаикой – все выдавало в обитателе этой комнаты одного из тех, кого принято причислять к сливкам общества.

Высокий лысый шестидесятилетний мужчина при виде вошедшего гостя только небрежно поправил полы одежды. Несмотря на две жаровни на высоких ножках, от которых по комнате волнами расплывался жар, и пылавший углями камин, мужчина мерз. Когда-то крепкое горячее тело ныне не могли согреть ни вино, ни огонь костра. Он кутался в длинный нарядный пелиссон [146] Пелиссон – мужская и женская верхняя одежда, шилась из дорогих тканей (шелк, сатин, лен хорошей выработки, яркие сукна, возможно, бархат и пр.) и обязательно подбивалась дорогим (соболиным, беличьим, горностаевым) мехом. Пелиссон обычно украшали лентами, шитыми золотом и серебром, что придавало ему весьма элегантный вид и позволяло появляться в нем вечером в неофициальной обстановке. Меховая подкладка была сплошной в том случае, если владелец мог себе позволить такое количество дорогого меха. , подбитый дорогими гардариканскими мехами. Иссушенные костлявые пальцы нервно теребили край яркой золотистой скатерти, покрывавшей низкий столик. На столешнице, скрадывая ожидание хозяина, стояла высокая восточная курительница, называвшаяся еще кальяном.

Вошедшему человеку не дали представиться.

– Принес? – спросил хозяин дрожащим от слабости голосом.

– Как вы и просили. – Гость скинул капюшон, и миндалевидные раскосые глаза сверкнули в отблесках алых углей камина.

Хозяин дворца требовательно замахал руками:

– Давай-давай же, искуситель! – Он даже рванулся к нарочито не торопившемуся посланнику. – Я уже не могу ждать.

Прибывший быстро достал из походной сумы небольшой сверток, который тут же выхватили у него из рук. Владелец дома буквально разорвал плотную холщовую упаковку, зубами отгрыз пергамент и засыпал содержимое пакета в кальян. Через минуту первые кольца дыма с характерным запахом поползли под потолок комнаты.

– Как я устал, – медленно и лениво прошептал обладатель шикарного пелиссона, выпуская очередной клуб дыма. – Ты должен был приехать еще неделю назад.

– Я задержался. Очень сожалею. – В голосе приехавшего гонца не было раскаяния ни на грош.

– Ладно уж.

Вошедший присел на свободное кресло, подвинул к себе стоявший на столике поднос с целиком зажаренной уткой и налил вина. Глаза хозяина дома начали медленно стекленеть.

– Я к вам с одним важным делом, мастер.

Усилием воли тот, к кому обращался вошедший, поднял глаза.

– У мастера Севера не получилось выполнить одно важное задание. Боюсь, тяжесть его теперь падет на вас.

Итальянец лениво выдохнул: