Александр Михайловский - Творец государей [СИ]

Следом за артиллерией, замыкая процессию, сомкнутыми рядами по четыре, побрякивая амуницией, едет первая русская регулярная кавалерия. Бывшие боевые холопы, разорившиеся мелкопоместные дворяне северской земли и боярские дети – теперь они стали первыми драгунами русской регулярной армии. Без сильной регулярной кавалерии невозможна мобильная война с окрестными разбойными народами, которых даже после ликвидации Крымского ханства на границах российской державы осталось еще хоть отбавляй. Буджакские татары, недовыбитые ногаи, различные немирные кавказцы, ну и конечно же, еще неумиротворенные до конца башкиры, мордва, черемисы и прочие тамошние народы, которых собирательно называют киргизами. Начавшаяся смута дала было степным разбойникам волю, и теперь задача будущего царя – привести их в чувство, а еще лучше полностью примучить или уничтожить.

Мы с Михаилом едем впереди всех на крупных тевтонских дестрие, и путь наш лежит на Красную площадь, где победоносное войско ждет уже целая толпа народу, желающего почествовать своих героев или хотя бы взглянуть на них одним глазком. Военный поход этой кампании завершен успешно. Теперь самое время заняться политическими вопросами – то есть женить Мишу на Ксюше и выдать их обоих замуж за русскую державу. На Красной площади действительно яблоку упасть было негде, а на ступенях казанского собора нас ждали те, на кого мы, уходя на войну, возложили заботу о русском государстве – то есть митрополит Гермоген и патриарх Иов с братией, а также чернобровая царевна Ксения со свитой.

Бояре, пусть и разгромленные, но до конца непобежденные, выказывали тихое недовольство правительством Гермогена. Этим ворам и мздоимцам самим хотелось порулить казной, а священники в отношении финансовой чистоплотности на порядок порядочнее самых порядочных бояр. Но даже будучи обиженными, бояре гундели тихо, то есть в тряпочку. В голос никто никаких претензий не высказывал, ибо все знали, что такие порядки завел Великий князь Артанский, то есть я, и бунтовать против моих установлений будет себе дороже. Проще пойти и сразу повеситься или с камнем на шее броситься в омут, потому что (по слухам) я могу выдумать такую казнь, что будет страшнее смерти. Да, я такой. Как закину голышом вместе с такими же голыми женой и детьми в первобытные джунгли, так и все пишите письма – оттуда еще никто не возвращался.

Впрочем, церемониал встречи солдат-победителей был обговорен заранее и не отличался большим разнообразием. Едва голова колонны по наплавным мостам ступила на противоположный берег реки, как по всей Москве радостным праздничным перезвоном зашлись колокола на всех московских церквях, сколько их было, и вскоре этот звон подхватили церкви, поставленные в ближних к Москве селах. Под этот колокольный звон мы с Михаилом и марширующими за нами солдатами въехали на Красную Площадь и спешились у подножия Успенского собора. Что самое интересное – подниматься нам не потребовалось. В нарушение всех традиций патриарх Иов сам спустился вниз и благословил наш подвиг во имя отчизны. Да какой там подвиг… обычная работа – не больше и не меньше.

Пока патриарх, оставив нас в покое, благословлял войско, а потом проводил общий молебен на открытом воздухе под мелким моросящим дождем, мы терпеливо ждали. А чего бы нам и не подождать, ведь люди молились о мире и счастье для своей земли, которых ей в последнее время так остро не хватало. После молебна Михаил едва успел перекинуться с Ксенией парой слов, но бдительные мамки и няньки просекли такое злостное нарушение режима, после чего подхватили Ксению под белы руки и уволокли обратно в монастырь – беречь от соблазнов, как будто от этого можно уберечь. Чем больше беречь, тем больше будет и соблазнов. Теперь, когда главные действующие лица снова вернулись на свои места, Михаилу надо готовиться к свадьбе с Ксенией и к избранию на царство, а мне предстоит работа с ушлым старичком Генрихом Наваррским. Днями он соберется погостить к нам, в Заброшенный город мира Содома – уж не знаю, под какой отмазкой, то ли «на воды», то ли «на богомолье», но мы устроим ему и то, и другое в одном флаконе.

08 ноября (29 октября) 1605 года Р.Х., день сто сорок шестой, Франция. лес Фонтенбло.

король Франции Генрих IV Бурбон, по прозвищу Наварра.

Неважно куда король едет: на охоту, молиться, на воды или просто в гости к соседу его всегда должна окружать свита из храбрых дворян и очаровательных дам. Свою поднадоевшую женушку я оставил дома и компанию мне составляет очаровательная графиня де Море. Погода стоит просто отвратительная. Холодно, недавно прошел дождь, с ветвей деревьев срываются мерзкие холодные капли, а стоит выехать на открытое место, как тебя насквозь продувает промозглый сырой ветер.

Мы с Жаклин едем в карете вдвоем, укрывшись пледом и тесно прижавшись к друг другу, точно так же греются друг об дружку дамы из ее свиты, а вот каково дворянам, сопровождающим нас в седлах, мне не хочется даже представлять. Но ничего, потерпят. На то они и дворяне, чтобы стойко переносить тяготы и лишения на королевской службе. Правда и нам путешествие тоже не доставляет удовольствия. При движении по ухабистому проселку кузов кареты отчаянно мотается во все стороны на цепях* и иногда мне кажется, что я не еду по твердой земле, а плыву в лодке по бурному осеннему морю.

Примечание авторов:* кузова карет подвешивали на кожаных ремнях или цепях вплоть до самого начала применения в начале XVIII века спиральных пружин, а в XIX веке плоских эллиптических рессор.

Что я сказал своим дворянам? Да ничего особенного, только то, что мы едем в такое интересное место, в котором рот лучше держать закрытым, глаза и уши открытыми, ничему не удивляться и ничего не пугаться. Великий князь Сергий из рода Сергиев поклялся мне своей честью, что если мои дворяне не будут хвататься за оружие по поводу и без повода, то и им тоже никто не причинит вреда. И вообще, интересно, каково оно, это тридесятое царство?

Но мои размышления прервались из-за того, что наша карета внезапно остановилась. Герцог де Монбазон, главный королевский ловчий и генерал-губернатор Иль-де-Франса подъехал к окну кареты и, нагнувшись, сказал, что дорога впереди перекрыта и что я сам должен глянуть на все своими глазами. Да, если де Монбазон говорит, что я должен глянуть своими глазами, значит, я действительно должен глянуть на это своими глазами. Кряхтя, старость не радость, я выбрался из кареты и паж тут же подвел мне королевского коня, которого специально вели накрытого попоной в конце нашей процессии, как раз для таких торжественных случаев. Эх, молодость, молодость, в те годы не взирая ни на какую погоду я мог сутками не слезать с седла, покрывая верхом огромные расстояния, и только меняя на станциях одних лошадей на других.