Александр Харников - Севастопольский вальс

– Ваше превосходительство, люди как люди. По-русски говорят прямо как мы, ну, может быть, чуть-чуть по-другому. Но высокие все, одеты чудно, оружие у них необычное, да и сами они… Даже не знаю, как сказать, но дорого бы я дал, чтобы они были с нами, а не против нас. Видел я и их главного, капитана 1-го ранга Кольцова – вы знаете, ваше превосходительство, за таким можно в огонь и в воду идти. Ну, прямо как за вашим превосходительством.

– Не льсти мне, любезный. Ты честно заслужил Георгия, показав отменную храбрость…

– Вот я и говорю, ваше превосходительство, с таким генералом, как вы, иначе и нельзя.

«Что поделаешь, – сокрушенно подумал я. – Похоже, они сами во все это верят. Главное, конечно, не показывать страх перед подчиненными, даже когда самому боязно. Это я усвоил еще давно, при Бородине, семнадцатилетним безусым юнкером… Хотя страшно было – поджилки тряслись».

И вот сегодня утром мы прибыли в Петербург. В Зимнем, узнав о моем прибытии, меня сразу же провели к императору в приватный кабинет, где уже сидел какой-то незнакомый мне военный в ранее невиданном мною мундире. Государь обнял меня и сказал:

– Спасибо тебе, Василий Алексеевич, что ты так быстро прибыл в наши края. Познакомься – это контр-адмирал Дмитрий Николаевич Кольцов.

12 (24) сентября 1854 года. Зимний дворец Контр-адмирал Гвардейского флотского экипажа Дмитрий Николаевич Кольцов

Вчера вечером мне принесли приглашение от императора прибыть к нему в восемь утра. Ну что ж, не впервой – мы люди военные… Тем более мой штаб теперь на Елагином острове, и катер домчал меня до Дворцового причала за какие-то полчаса.

Николай встретил меня радушно. Он пригласил меня разделить с ним трапезу – выпить чая со сдобными булочками и кренделями. Прихлебывая ароматный черный чай, он неожиданно сказал:

– Дмитрий Николаевич, мне не раз приходилось наблюдать, как некоторые – в основном штабные – адмиралы и генералы смотрели на вас с некоторым пренебрежением. И это при том, что никто из них не может сравниться с вами своими заслугами. А еще мне подполковник Березин рассказал, что по возвращении из вашего похода – там, в будущем – вас ожидали эполеты адмирала.

– Ваше императорское величество, – улыбнулся я. – Нет у нас в будущем эполет. У контр-адмирала погоны с одной большой звездой и без просветов. Да я как-нибудь без них проживу. Все-таки я здесь не ради чинов и наград, а ради России. И смею надеяться, что мои подчиненные сделали и сделают все, чтобы наша Родина с честью вышла из всех испытаний.

«Эх, – подумал я, – надо было что-нибудь ввернуть еще про августейшую семью». Тем более что я на самом деле считал, что Николай Павлович – весьма способный и достойный правитель, и я желал ему подольше быть во главе государства.

Николай с хитринкой посмотрел на меня и произнес:

– Дмитрий Николаевич, я поздравляю вас чином контр-адмирала флота Российского. Кроме того, я хочу попросить вас составить список тех, кто, по вашему мнению, заслуживает повышения в чине после Балтийской кампании. А также тех, кто заслуживает производства в офицерский чин. Это не вместо тех наград, которые они уже получили или получат, а вдобавок к ним. В частности, я хотел бы немедленно поздравить чином полковника подполковника Березина и подполковника майора Ильина. Ведь для той работы, которую они проводят, чем выше звание, тем лучше. К тому же, если вы помните, получив новое звание, майор Ильин получит и право на потомственное дворянство. Но я бы хотел заручиться вашим согласием.

– Ваше императорское величество, я благодарю вас за своих подчиненных и за себя лично.

– Очень хорошо, господин контр-адмирал, – император улыбнулся. – Эполеты вам вручит лично его императорское высочество великий князь Константин Николаевич.

– Служу Отечеству! – сказал я; именно такое обращение мы на офицерском совещании решили ввести у себя. Похоже, что в это время в Русской армии и флоте в ходу были другие уставные формы благодарности. Николай, однако, одобрительно кивнул головой.

– А насчет погон для ваших подчиненных, – продолжил император, – пусть они пока носят те погоны, которые у них имеются, лишь добавив к ним звездочки, или те, кто стал полковником, убрав таковые. Ведь у нас этот вопрос еще не решен. Я, правда, ввел в апреле этого года погоны для господ офицеров, но они только для шинелей солдатского образца. Думаю, что надо будет ввести погоны повсеместно. Только сейчас пока недосуг заниматься этими вещами – война все-таки.

Дмитрий Николаевич, у меня есть еще одна новость. Вчера из Твери я получил телеграмму о том, что новый министр иностранных дел, Василий Алексеевич Перовский, прибыл в Тверь и сегодня должен быть в столице. Я считаю, что следовало бы приоткрыть перед Василием Алексеевичем тайну вашего происхождения, тем более что я надеюсь, что он сможет в дальнейшем опереться как на полковника Березина, так и на его знания о мировой политике.

– Это правильно, ваше императорское величество. Единственное условие – следует обязать Василия Алексеевича не разглашать полученную от нас информацию даже самым близким ему людям, в том числе и членам его семьи.

– Нет у него семьи, Дмитрий Николаевич, – вздохнул император. – Был он в молодости влюблен в племянницу господина Жуковского, в Александру Воейкову, но та умерла от чахотки в двадцать девятом году. С тех пор он так и остался холостяком.

Как и я, подумалось вдруг мне. А годы идут, и порой хочется простого семейного счастья… Жену, которая ждет твоего возвращения из дальнего похода, детей, которым ты будешь рассказывать разные забавные истории. Внуков, которых можно баловать, и при этом самому становиться моложе. Но мне как-то не получилось найти именно ту, единственную. Да и боязно было немного – ты далеко, в море, а человек, которого ты любишь, потихоньку становится тебе чужим – видел я подобное у своих сослуживцев. Конечно, у многих хорошие семьи, и они счастливы в браке, но некоторые опасения все равно имеются.

Вошедший флигель-адъютант объявил:

– Ваше величество, генерал от кавалерии Василий Алексеевич Перовский ожидает аудиенции! Разрешите его пригласить?

Император кивнул, и через минуту в кабинет вошел человек, о котором я немало читал в произведениях, посвященных Пушкину, Далю и истории России.

Перовский был похож на свой портрет работы Карла Брюллова. Высокий человек с безупречной армейской выправкой, лихими кавалерийскими усами и чуть кривоватыми ногами человека, который долгое время провел в седле. Волосы его уже поседели, но лицо было еще моложавым, волевым. Видно было, что генерал успел понюхать пороха – на указательный палец его левой руки был надет золотой наперсток – верхняя фаланга пальца была отстрелена французской пулей во время Бородинского сражения. Правда, тогда Перовский был всего лишь юным юнкером. Знал я и о том, что при осаде Варны в 1828 году он был тяжело ранен.