Сергей Суханов - Начало

Второй проблемой, помимо жилья, были обувь и одежда. Кожу забитых крупных животных пустили в основном на обувь — делали что-то типа берцев — высокие ботинки со шнуровкой и на толстой подошве — хотя и сложнее сапогов, зато требуется меньше материала, а народ все-равно надо чем-то занять — нападение немцев разрушило хозяйственную деятельность западных районов СССР, как сильный сейсмический удар разрушает города — она просто посыпалась пыльной трухой — люди убегали от оккупации, или просто таились, здания разрушались бомбежками и пожарами, переставала поступать электроэнергия. И весь этот бурлящий поток следовало перехватить, успокоить, пристроить к делу, дать надежду и перспективы. Во многом эту работу удалось совершить благодаря восстановленной системе советской власти — местные советы, руководствуясь общими планами, которые мы постоянно корректировали в зависимости от ситуации и изменяющейся обстановки, выискивали станки и оборудование, сырье и материалы, восстанавливали работу электростанций, организовывали добычу топлива. И — пристраивали людей к работе, в том числе — и к производству одежды — на данный момент именно эта сфера деятельности позволяла нам аккумулировать множество свободных рук, так как доля ручного труда в ней приближалась к ста процентам. Из овчин делали тулупы. Из шерсти — укороченные шинели. Повсюду открывали небольшие фермы по разведению кроликов — добавка и мяса и шкур хотя бы на шапки. Немецкую форму, взятую на захваченных складах, перекрашивали в зимний камуфляж — просто комкали и окунали в чан сначала с темной краской, потом, когда высохнет — со светлой. Так она становилась практически непохожа на ненавистную одежду и можно было носить. Женщины перешивали на себя сами. Народ надо подготовить к зиме. Хорошо хоть портянок хватит на пару миллионов — вывезли склад, полностью забитый материей для них. И шла ускоренная переработка собранного льна и конопли — их стебли трепали, прочесывали, вили нить, ткали ткани, и пускали их на пошив одежды и постельного белья. Наладили изготовление пряжи из сосновых иголок — их долго разваривали и распаривали, потом полученную массу свивали в нити, и затем из полученной пряжи делали довольно теплые вещи — свитера, шарфы, носки, рукавицы — как вязкой, так и из тканей.

Само собой, довольно много вещей мы собрали по округе — и брошенных по дорогам, и с домов — как оставленных хозяевами, так и нет. Естественно, некоторые были этим недовольны, роптали, и, хотя мы и выдавали расписки в реквизиции вещей с их описанием, но мало кто верил, что их когда-нибудь удастся вернуть хотя бы деньгами. Но у нас просто не было другого выхода — без таких жестких мер половина народа зимой просто замерзнет. Но большинство относилось к таким мерам все-таки с пониманием — статьи в газетах, беседы с депутатами — все это приводило людей к пониманию того, что все мы находимся в одной лодке, поэтому местное население и само несло на сборные пункты довольно много одежды, некоторых даже приходилось заворачивать, так как они норовили оставить собственные семьи без последних штанов, что конечно же было не дело — есть излишки — сдай, но и сам не оставайся голым, иначе придется заботиться уже о тебе.

По-началу некоторые люди играли и нашим и вашим — и хорошо если только восточникам, а то и сотрудничали с немецкой агентурой. Как повернется ситуация — неизвестно, что ожидать от нас — тоже — вот и метались. Тем более что сотрудничество с восточниками не рассматривали как предательство — все-таки те были законной властью, а мы — непонятно кем, хотя за нами и стояла сила, и мы как-то налаживали жизнь, производство — поэтому не уходили, выжидали. Но и пытались усидеть на двух стульях. А с середины осени, когда были налажены какие-то процессы производства и обеспечения, когда стала видна перспектива, народ как-то стал все более охотно включаться в общие дела, участвовать в строительстве новой жизни. А что жизнь новая, они видели в том числе и по тону газетных статей — к этому времени у меня уже была подобрана команда корреспондентов, которую я натаскал в плане того, что и, главное, как освещать в прессе — естественно, освещать наши успехи, но сдабривать их не столько лозунгами, сколько человеческими эмоциями, хотя и без лозунгов мы обойтись не могли — призыв в это время значил еще очень много. И если поначалу нас слушались, потому что у нас была хоть какая-то структура власти, которую подтверждали документы с привычными печатями, и которую подкрепляла организованная военная сила, то со временем для большинства это стало уже не столько послушанием, сколько присоединением к великим делам по велению сердца — мы делали дело, против пользы которого мог спорить только отъявленный враг, поэтому все затихли — большинство поддержали, а некоторые, самые отпетые большевики и националисты — затихли на время. Снова ходим по краю пропасти. Но тут уж ничего не поделаешь — приходится самим становиться игроками, рассчитывать не на кого, никто не даст правильного решения и не проконтролирует. Бремя ответственности за решения — они влияют на судьбы людей — собственно, оно заключается в страхе перед тем, как отнесутся люди к твоим действиям.

И, наверное, самым удачным моим действием в этот момент стала организация музеев. Еще в самом начале моей активности я, озабоченный получением как можно большего количества подкрепляющих меня документов, набрел в своих поисках на дедка. Дедок был необычным — он всю свою жизнь занимался подделкой разного рода бумаг — документов, приказов, расписок, денег. Но уже был "на пенсии", и по-началу ни в какую не соглашался сотрудничать с властью, то есть со мной. Как я смог его тогда уговорить — мне до сих пор непонятно. Но смог, и с тех пор именно он и занимался фабрикацией документов и приказов в тех случаях, когда делать это через официальные каналы было неразумно — если текущую деятельность мы оформляли уже на официальных началах, грамотными кадровыми чиновниками, то некоторые моменты из жизни "до" так было не оформить, и заставлять этих людей делать подлог мне не хотелось — пусть у них совесть будет чистой, а со своей я договорился еще двадцать второго июня. Но, помимо подделки, дед взял на себя еще и общественно-полезную нагрузку — он подбирал ребят и девчат с задатками таланта и обучал их рисованию — он и сам начинал художником и помимо поддельных денег и документов рисовал еще и картины — как поддельные, так и свои, так что в разных техниках рисования был докой. А я ему обеспечил тихую уютную гавань и общение с детьми — что еще надо одинокому человеку на старости лет. Ну это поначалу он был одиноким как перст и рассказывал о своей нелегкой жизни так, что у неподготовленных слушателей пробивало слезу. А потом как-то незаметно около него появилась и его бабка, и три семьи сыновей и дочки с кучей внуков и даже и парой правнуков, так что я иногда подкалывал этого "одинокого перста", чтобы он и остальных вытаскивал на свет божий, на что он разумно отвечал, что пока погодит, мало ли, а так хоть кто-то останется, если что — и было непонятно, шутит он или всерьез — не удивлюсь, если и всерьез — тот еще тип.