Александр Прозоров - Князь. Война магов: Повелитель снов. Всадники Ночи. Война магов

– Съездить, что ли, душу отвести? В лоб кому-нибудь хорошенько заехать – все легче будет. А сам схлопочешь – тоже отвлечешься. Река – это ведь не город, правда?

Несколько минут князь Сакульский крутился на месте, горяча коня, но все же решил лишний раз гусей не дразнить – повернул назад и по собственным следам во весь опор помчался обратно. Влетев в ворота, бросил поводья дворовому служке – мальчишке в толстом, грубо вязаном свитере с длинными, закрученными на запястьях рукавами, – быстрым шагом направился к крыльцу, но перед ступенями невольно замедлил шаг. Здесь, у коновязи, под дорогой попоной стоял, крутя головой, великолепный жеребец: ладно сложенный, черный, как деготь, высокий – по плечи Андрею в холке, с тонкими ногами и подтянутым животом. Видать, не на соломе вырос, на овсе и траве душистой. Над копытами меховой кисточкой росла длинная шерсть, почти скрывая коричневые костяшки, глаза были большущие, круглые, черные.

– Какой красавчик! Настоящий туркестанец. Сразу видно, с любовью выпестован. Чей он?

– Так ведь твой, княже.

– Как мой? – рассмеялся князь. – Был бы мой, я бы знал.

– Дык, татары часа два тому заезжали. Оставили. Сказали, тебе, княже, подарок.

– Татары?! Мне?! – Зверев хмыкнул и быстро пошел вверх по ступеням.

– Князю Сакульскому, сказывали, в подарок привели.

Андрей замер с поднятой ногой. Татары – и привели ему в подарок жеребца стоимостью в две хорошие деревни вместе с людьми? Вот уж бред так бред. Или хотят чего-то?

Первым порывом было – отослать вражеский подарок обратно. Но он не знал, кому и куда. А потом верх взяло любопытство: чего еще могут хотеть от него казанцы, кроме как отрубленной головы?

– И где эти добрые люди?

– Знамо, в трапезной отогреваются. Не травень, чай, на улице. Тут долго не настоишься.

– Ты вот что… Уведи красавца в конюшню. Нечего ему тут под снегом мокнуть. Овса задай, воды… Ну сам знаешь.

– Аргамак.

– Чего?

– Татары сказывали, Аргамаком его кличут.

– Понятно. – Князь скользнул по жеребцу хозяйским взглядом и вошел в дом.

Трапезная не была запружена людом, и трое казанцев в крытых атласом и парчой, стеганых халатах, в дорогих, украшенных самоцветами чалмах выделялись на фоне ремесленников, как павлины в курятниках. Одевались, сразу видно, как на праздник. Интересно, какой?

Андрей погладил ладонью рукоять сабли, спокойным шагом приблизился к их столу. Татары вскочили, низко склонили головы:

– Здрав будь, князь Андрей Васильевич. Долгие тебе лета. Радостей тебе многих и детей поболее, – почти одновременно заговорили гости.

– И вам того же желаю, добрые люди, – замер над столом Зверев. – Чем обязан вашему вниманию?

– Мочи нашей нет, князь! От всего народа татарского тебе кланяемся: не отступись, делай дело свое Божие, не смиряйся! Нету мочи. Что ни хан, токмо подарки со всех берет, жен и дочерей забирает силой, от веры дедовской отрекаться требует. А кто не согласен, тех грабит, а иных и до смерти убивает. Тягло берут невмочно, а коли и уплатишь, все едино други да родичи ханские приходят и забирают, чего нравится. Мулл наших не признают, все из империи возят, да в мечети ставят, людей не спрошая. А и те зикр требуют не по воле, а по своему мнению, а не дашь, опять же хану жалятся, а тот…

– Любезнейшие, – молитвенно сложил руки на груди Зверев. – Так я ничего не пойму. Вы по одному говорить можете? И хорошо бы, по порядку. Вы кто?

– Татары мы, княже. Кряшены. Община наша здесь лошадьми, коврами торгует, шорным товаром, седлами, иным добром, что из дома возим.

– Так. Это я понял. А на какого хана вы жалуетесь?

– А что ни хан, все одно творит! – горячо разрубил воздух татарин в атласном халате. – Иных ногайцы сажают – те буянят безмерно, веру отцовскую от нас отнять норовят, грабят, да сказывают, будто все беды у нас от русских приходят, а потому воевать с Москвой надобно, за обиды прежние мстить. А коли скидываем ставленников османских, хана от государя московского принимаем – так все едино нет совести ни у кого. Про войну с Русью они, может статься, и не сказывают, а дело все то же, что и османы, творят. Порта, дескать, далеко, Москва рядом. Посему надо больше к Порте льнуть, ее слушаться. Она золото шлет, да забрать Казань не может, далеко больно. Вот и не боятся султана. Его руку держат.

– Плохо все будет, князь. Что ни хан, все Московию ругает, грабить ее молодых татар науськивает. А назад все больше мертвых, а не богатых нукеров друзья привозят. Вот и недовольны иные, зло на вас копят. Но тех, кто на вас смотрит, зело больше, нежели сторонников османских. И терпят за свою любовь к русским немало. И давят их, давят. Хотят, чтобы Москву за шайтана буйного считали. И чем дальше, тем больше людей сдаются сему напору. Не верят Москве. Мы на вас надеемся, защиты от вас ждем. Ан вы не идете и не идете, руки своей не протягиваете. Отчаялись совсем люди.

– Сочувствую… Но сделать ничего не могу. Вы, видать, не знаете, но Иоанн Васильевич в изгнание меня отправил. Больше я ему не друг, не царедворец. С добром разберусь да в путь тронусь.

– Слышали про то, княже, – склонили головы гости. – Оттого и пришли. Именем Господа тебя умоляем: не отступайся, князь Андрей, не бросай нас в годину трудную. На одного тебя надежа. Не отступайся. Пути Господни неисповедимы. Вернешься из изгнания, Андрей Васильевич. А чтобы путь назад тебе легче показался, мы тебе скакуна славного привели, Аргамака. Пусть тебе о мольбах наших напоминает. За тебя Бога просить будем, княже. Долгих тебе лет. Здоровья тебе и успеха в деле трудном.

Гости, то и дело кланяясь, удалились, оставив Зверева в легком недоумении. Получалось, казанские татары поддерживали его желание начать войну с Казанским ханством? А за что еще они могли его благодарить и в чем поддерживать? Покамест он громко отметился только недавним крестным ходом.

– Любомир Сергеич, – заглянув на кухню, окликнул он хозяина двора. – Кто такие кряшане?

– Кряшены? – переспросил тот. – Так то татары казанские, княже. Православные. Не проголодался еще, Андрей Васильевич?

– Православные татары?

– Да. Так кушать чего приготовить, княже? Чего хочется?

– Рагу с картошкой.

– Чего, Андрей Васильевич? – не понял хозяин.

– Извини, пошутил. Ребрышек хочу бараньих. С кабачком, репой, капустой и… И медом хмельным, настоянным.

Князь Сакульский поднялся к себе, расстегнул ремень, бросил оружие на сундук – и тут в дверь постучали.

– Кто? – развернулся Андрей.

Створка отлетела к стене, двое амбалов, тяжело дыша, затащили в светелку длинный тюк, опустили на пол и вышли. Вместо них остался совсем молодой паренек в плотно облегающем тело кожаном кафтане, отороченном рысьим мехом, в заправленных в низкие, до щиколотки, сапожки синих шароварах. Гость хлопнул по ноге плетью, с некоторой надменностью склонил голову: